— Интересно, куда это их понесло перед самым обедом? — спросил ОН.
Баярд хмыкнул, и Саймон остался стоять в дверях, бормоча себе что-то под нос.
Минут через двадцать автомобиль пронесся по аллее и остановился почти на прежнем месте. Сзади сидел Айсом, и его черная физиономия с разинутым ртом напоминала открытый рояль.
Мисс Дженни была без шляпы, обеими руками она придерживала волосы и, когда автомобиль остановился, еще некоторое время продолжала сидеть. Потом глубоко вздохнула.
— Приходится пожалеть, что я не курю, — сказала она и, подумав, добавила. — А быстрее он ехать не может?
Айсом вылез и открыл ей дверцу. Она вышла с некоторым трудом, но глаза ее сияли, а старые сухие щеки зарумянились.
— Куда это вы ездили? — спросил Саймон, все еще стоявший у дверей.
— Мы были в городе, — гордо отвечала она, и голос ее звучал звонко, как у молодой девушки. До города было четыре мили.
Неделю спустя старик Фолз пришел в город и нашел старого Баярда в его конторе. Контора служила также и кабинетом директора. Это была большая комната; в ней стоял длинный стол со стульями по сторонам, высокий шкаф, где хранились чистые банковские бланки, а также письменный стол-бюро с крышкой на роликах, вращающееся кресло и диван, на котором старый Баярд днем имел обыкновение вздремнуть часок-другой.
Письменный стол в конторе — как и дома — был завален всевозможными вещами, не имевшими ни малейшего отношения к банковскому делу, а полка над камином стала складом разных предметов сельскохозяйственного назначения, а сверх того, запыленной коллекции трубок и трех или четырех банок табака, которые служили утешением не только для всего персонала банка, начиная с президента и кончая дворником, но и для значительной части его клиентов. В хорошую погоду старый Баярд почти весь день сидел на парусиновом стуле у входной двери, и, завидев его там, клиенты заходили в контору и наполняли свои трубки табаком из этих банок. Существовал как бы неписаный закон — не брать табаку больше чем на одну трубку. В этой же конторе старик Фолз и старый Баярд уединялись во время ежемесячных визитов старика и полчаса перекрикивались друг с другом (оба были совершенно глухи). Каждое их слово было ясно слышно на улице и в лавках по обе стороны банка.
У старика Фолза были невинные голубые глаза ребенка, и первым делом он разворачивал пакет, припасенный для него старым Баярдом, вынимал плитку жевательного табака, отрезал от нее кусочек, клал его в рот и аккуратно убирал плитку обратно в пакет. Два раза в год в пакете лежал костюм, а во время остальных визитов — табак и кулечек мятных конфет. Старик никогда не разрезал шпагат, а всякий раз своими негнущимися узловатыми пальцами аккуратно его развязывал, а потом завязывал снова. Денег он не брал.
И вот он сидел в своем чистом выцветшем комбинезоне, положив на колени пакет, и рассказывал Баярду об автомобиле, который утром повстречался ему на дороге. Старый Баярд сидел совершенно неподвижно и, пока старик Фолз не кончил, не спускал с него свирепого взгляда.
— Ты разобрал, кто там сидел? — спросил он.
— Эта штуковина пролетела так быстро, что я не мог разглядеть, сидит в ней кто или нет. Когда я пришел в город, я спросил, кто это такой. Похоже, один только вы не знаете, как он быстро ее гоняет.
Старый Баярд некоторое время сидел молча, а потом крикнул:
— Байрон!
Открылась дверь, и вошел бухгалтер.
— Слушаю, сэр, господин полковник, — без всякого выражения произнес он.
— Позвоните ко мне домой и велите моему внуку не трогать автомобиль, пока я не вернусь.
— Слушаю, сэр, господин полковник, — отвечал тот и удалился так же тихо, как и вошел.
Баярд с шумом повернулся на своем вращающемся кресле, а старик Фолз нагнулся вперед и впился в него взглядом.
— Что это у вас на лице, Баярд? — спросил он.
— Что? — в свою очередь прокричал Баярд, поднося руку к небольшому пятнышку, которое резко выступило на фоне румянца, разлившегося по его лицу. — Это? Не знаю, что это за штука. Она уже с неделю как появилась. Ну и что?
— Она растет? — спросил старик Фолз. Он встал, положил на пол свой пакет и протянул руку. Старый Баярд отпрянул.
— Чепуха, — сердито сказал он. — Не трогай.
Но старик Фолз отвел его руку и дотронулся до пятна.
— Гм, — произнес он. — Твердая как камень. И будет расти дальше. Я буду за ней следить, и, когда придет время, я ее сниму. А пока она еще не созрела.