У двери в конюшню, зияющей, словно пасть пещеры, стоял жеребец, и по его вороненой коже то и дело мелкой нервной дрожью пробегали короткие гордые язычки бледного пламени. Но глаза его смотрели спокойно и дерзко, и по временам с царственным величием и тонким презрением он оглядывал группу людей у ворот, не различая в ней отдельных лиц, и язычки бледного пламени снова пробегали по его коже. На шею лошади была накинута веревочная петля, привязанная к косяку дверей; позади, на почтительном расстоянии, прохаживался с видом собственника белый мужчина, а рядом с ним негр-конюх с привязанным к поясу мешком. Маккалем с Баярдом остановились у калитки, и белый, обойдя застывшего в надменной неподвижности жеребца, приблизился к ним. Негр-конюх тоже вышел вперед, держа в руках мягкую грязную тряпку и монотонно напевая низким голосом. Жеребец позволил ему подойти и стереть тряпкой нервные язычки пламени, которые, словно рябь, пробегали по его телу.
— Ну, чем не картинка? — опершись локтем о ворота, спросил у Маккалема белый.
К его подтяжкам был прикреплен почерневший от старости шнурок из сыромятной кожи, на котором висели дешевые никелированные часы. Бороду он брил, но от уголков губ к подбородку спускались темные полосы щетины, и поэтому всегда казалось, будто он жует табак с открытым ртом. По профессии барышник, он постоянно судился с железнодорожной компанией, по вине которой гибло насильственной смертью его поголовье.
— Поглядите-ка на этого черномазого, — сказал он. — Я бы к этому жеребцу и на десять ярдов не подошел, а Тоби с ним как с младенцем управляется. Будь я проклят, если я понимаю, как он это делает. Я всегда говорил, что черномазые чем-то сродни животным.
— Он просто боится, что в один прекрасный день ты поведешь его через полотно, когда будет проходить поезд девять тридцать, — сухо заметил Маккалем.
— Хоть я и самый невезучий человек во всем округе, но на этот раз они мне заплатят, на этот раз им деваться некуда, — отозвался барышник.
— Да, — сказал Маккалем, — железной дороге придется снабдить расписанием поездов всех твоих лошадей.
Зрители захохотали.
— А что, денег-то у них куча, — отозвался барышник. — По-твоему, выходит, будто я нарочно погнал этих мулов прямо под поезд. А ведь дело было так…
— Ну, этого-то ты под поезд не погонишь, — сказал Маккалем, кивая в сторону жеребца.
Негр, монотонно напевая, поглаживал переливчатую шкуру лошади. Барышник рассмеялся.
— Пожалуй, нет, разве только Тоби со мною пойдет, — согласился он. — Вы только на него поглядите. Я бы к этому жеребцу ни за какие деньги близко не подошел.
— Я поеду верхом на этой лошади, — неожиданно заявил Баярд.
— На какой лошади? — поинтересовался барышник. Остальные смотрели, как Баярд забрался на ворота и спрыгнул в загон.
— Вы, молодой человек, к этой лошади лучше не подходите, — крикнул барышник, — а не то я на вас в суд подам.
— Оставь его в покое, — сказал Маккалем.
— Чтоб он мне запалил жеребца, который полторы тысячи стоит? Эта лошадь его прикончит. Эй, Сарторис!
Маккалем вытащил из кармана перетянутую резинкой пачку бумажных денег.
— Оставь его в покое. Ему только того и надо, — сказал он.
Барышник окинул деньги быстрым оценивающим взглядом.
— Будьте свидетелями, джентльмены… — начал он громко, потом остановился и вместе со всеми стал напряженно наблюдать, как Баярд подходит к жеребцу. Лошадь глянула на него своим горящим надменным глазом и, спокойно подняв голову, фыркнула. Негр посмотрел через плечо, пригнулся, и его монотонный напев зазвучал громче и быстрее.
— Отойдите, белый человек, — сказал он.
Лошадь снова фыркнула и, дернув головой, словно нитку, перекусила канат, и негр поймал взлетевший в воздух конец.
— Уходите, белый человек, уходите поскорей! — крикнул он.
Но жеребец уклонился от его руки. Злобно оскалившись, он бронзовым вихрем взметнулся в воздух, и негр отскочил в сторону, неуклюже раскинув руки. Баярд успел увернуться, присев под взвившимися подковами, и, когда лошадь закружилась, мерцая тысячью огоньков, зрители увидели, что человеку удалось обмотать ей веревкой морду, а потом лошадь осадила назад и, изогнув спину, сорвала человека с земли, так что он, словно тряпка, повис в воздухе. Потом она остановилась, вся дрожа, потому что Баярд сдавил ей ноздри скрученной веревкой, и он вскочил ей на спину, а она стояла, опустив голову и вращая глазами, между тем как по ее спине новым взрывом мерцающих язычков пламени пробегала дрожь.