— Обойдется без нее, — отвечал Баярд.
Автомобиль с ревом взлетел на холм и, миновав его вершину, вошел в крутой вираж.
— О господи! — причитал негр. — Мистер Баярд!
Его слова, словно листья, уносило воздушной волной.
— Выпустите меня, мистер Баярд!
— Прыгай! — крикнул Баярд ему в ответ.
Дорога уходила из-под колес, словно накренившийся пол, потом выпрямилась, как натянутая бечева, и пошла наискосок через долину. Негры, вцепившись в свои инструменты, держались друг за друга. Стрелка спидометра показала 55, 60 и неуклонно двигалась дальше. Мимо проносились редкие сонные домишки, поля и похожие на туннели перелески.
Дорога вилась по серебристо-черной земле. С обеих сторон доносились протяжно-вопросительные крики козодоев, а порою, когда фары вырывали из тьмы какой-нибудь крутой поворот, откуда-то из-под радиатора выскакивала ослепленная птица и в пыли вспыхивали два бледных огненных пятна. Гряда холмов поднималась все выше; по обеим сторонам спускались лесистые склоны. На склонах и у самой дороги торчали вросшие в землю одинокие негритянские хижины.
Дорога нырнула вниз, потом снова устремилась вверх по длинному пологому склону, переломанному надвое еще одним спуском, и вдруг крутою стеной встала прямо перед ними. Автомобиль взлетел наверх, пронесся по спуску, потом совершенно оторвался от дороги, снова с оглушительным ревом помчался вперед, и дружный отчаянный вопль негров рассеялся где-то позади. На гребне горы рев мотора утих, и автомобиль остановился. Негры сбились в кучку на дне кузова.
— Мы уже в раю? — спустя некоторое время пробормотал один.
— Как бы не так, пустят тебя в рай, когда от тебя разит виски, да к тому же без шляпы, — отозвался другой.
— Если господь бог будет заботиться обо мне так, как об этой шляпе, я и сам туда не захочу, — возразил первый негр.
— Мммда-а, — согласился второй, — когда мы с последнего холма съезжали, у меня не то что шляпа — кларнет из рук чуть не вылетел.
— А когда мы перепрыгнули через то бревно или что там на дороге валялось, я думал, весь этот автомобиль вдребезги разлетится, — вставил третий.
Они выпили еще раз. Здесь, на большой высоте, веяло мирной прохладой. По обе стороны простирались долины, полные серебристых туманов и козодоев, а за долинами сливалась с небом серебристая земля. Где-то вдалеке печально завыла собака. Голова у Баярда стала холодной и ясной, как колокол без языка. Внутри этого колокола наконец отчетливо вырисовалось то самое лицо: два округлившихся от изумления серьезных глаза, безмятежно оттененных двумя темными, как крылья, прядями волос. Так это же девица Бенбоу, сказал он себе, после чего некоторое время сидел, уставившись в небо. В туманной дали ровным желтым огнем, не мигая, светились городские часы, а кругом опаловыми кряжами холмов катилась к горизонту объятая глубоким сном земля.
За ужином у Нарциссы не было никакого аппетита, и тетушка Сэлли Уайэт, перемалывая деснами специально приготовленную для нее размягченную пищу, ворчливо выговаривала ей за то, что она ничего не ест.
— Когда я, бывало, за столом куксилась и ничего не ела, мама заставляла меня выпить большую чашку настойки сассафраса, — заявила тетушка Сэлли, — а нынче люди воображают, что об их здоровье должен заботиться господь бог, а сами и палец о палец ударить не хотят.
— Я совершенно здорова, — уверяла ее Нарцисса. — Просто мне не хочется ужинать.
— Знаю я эти штучки. Вот заболеешь, а у меня, видит бог, нету сил за тобою ухаживать. В прежние времена старших больше уважали.
Вспоминая прошлое, она неаппетитно, сердито и размеренно двигала беззубыми челюстями, между тем как Нарцисса нервно ковыряла вилкой внушавшую ей глубокое отвращение еду. После ужина тетушка Сэлли продолжила свой монолог, сидя в качалке с бесконечным рукодельем на коленях. Она никогда не говорила, что именно и для кого она мастерит, и уже пятнадцать лет возилась с этой таинственной вещью, таская ее за собой в грязной бесформенной сумке из потертой парчи, набитой пестрыми лоскутками самой разнообразной формы. Она никак не могла составить из них какой-нибудь узор и потому без конца раскладывала и перекладывала, размышляла и снова передвигала лоскутки, словно части хитроумной головоломки, стараясь без помощи ножниц уложить их в определенном порядке, потом разглаживала разноцветные кусочки вялыми серыми пальцами и снова принималась передвигать их с места на место. Из иголки, приколотой у нее на груди, тонкой паутинкой свисала продетая Нарциссой нитка.