Старый Баярд сидел, глядя на его обезьянью голову с лихо заломленным цилиндром на макушке. Саймон снова повернул к нему сморщенную добродушную физиономию.
— Но теперь нам надо обязательно как-то утихомирить этих черномазых.
— А что они сделали? Неужели они не могут найти человека, который бы взял у них деньги?
— Тут, сэр, дело вот какое, — пояснил Саймон. — Тут как-то все не так. Видите ли, они собирали деньги на постройку той церкви, которая сгорела, и, когда они эти деньги собрали, они их отдали мне, потому как я состою членом церковного совета и к тому же принадлежу к самому знатному семейству в округе. Это было еще на прошлое рождество, а теперь они требуют деньги обратно.
— Странно, — сказал старый Баярд.
— Да, сэр, — с готовностью согласился Саймон. — Вот и мне тоже так показалось.
— Ну что ж, раз они так настаивают, отдай им эти деньги, да и дело с концом.
— В том-то и загвоздка, — доверительным тоном сообщил Саймон и, вновь повернув голову, тихо и мелодраматично взорвал свою бомбу: — Денег-то ведь этих нет.
— Черт побери, так я и знал, — отвечал старый Баярд, мигом утратив свой легкомысленный тон. — Где же они?
— Я их дал взаймы. — Саймон все еще говорил доверительным тоном, с видом человека, неприятно удивленного непроходимой людского тупостью. — А теперь эти черномазые говорят, будто я их украл.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что взял на хранение чужие деньги, а потом одолжил их кому-то другому?
— Но ведь вы же это каждый день делаете, — отвечал Саймон. — Это же ваш бизнес — давать взаймы деньги.
Старый Баярд яростно фыркнул:
— Немедленно забери деньги и верни их этим черномазым, а не то угодишь в тюрьму, слышишь?
— Вы рассуждаете так же, как эти нахальные городские черномазые, — обиженно возразил Саймон. — Но ведь эти деньги отданы в долг, — напомнил он хозяину.
— Возьми их обратно. Разве ты не получил под них никакого обеспечения?
— Чего?
— Чего-нибудь, имеющего ту же стоимость, чтобы держать у себя, пока тебе не выплатят обратно эти деньги.
— Да, сэр, это я получил. — Саймон усмехнулся елейным, сатирическим, благодушным, полным невысказанных намеков смешком. — Да, сэр, это я получил, как не получить. Только я не знал, что оно обеспечение называется. Нет, сэр, не знал.
— Ты что же, отдал эти деньги какой-нибудь черномазой красотке? — настаивал старый Баярд.
— Дело было так, сэр… — начал Саймон, но собеседник тут же его перебил.
— Ах ты, черт тебя возьми. И теперь ты хочешь, чтоб я заплатил эти деньги? Сколько их там было?
— Я точно не помню. Эти черномазые говорят, будто там было не то семьдесят, не то девяносто долларов. Только вы им не верьте. Дайте им сколько, по-вашему, надо, они и успокоятся.
— Будь я проклят, если я им хоть что-нибудь дам. Пусть вытрясут эти деньги из твоей никчемной шкуры или отправят тебя в тюрьму — как им заблагорассудится. Будь я проклят, если я хоть единый цент им заплачу.
— Что вы, полковник, да неужто вы допустите, чтобы эти городские черномазые обвиняли члена вашего семейства в воровстве?
— Погоняй! — завопил старый Баярд.
Саймон повернулся на сиденье, гикнул на лошадей и поехал дальше, направив сигару под немыслимым углом к полям своего цилиндра, широко расставив локти, лихо размахивая хлыстом и то и дело бросая снисходительные, полные презрения взгляды на черномазых, работавших на хлопковых полях.
Старик Фолз закрыл крышкой жестянку с мазью, аккуратно протер ее тряпкой, опустился на колени возле холодного камина и поднес к тряпке спичку.
— Не иначе как эти доктора все твердят, что оно вас прикончит? — полюбопытствовал он.
Старый Баярд вытянул ноги на каминную решетку, прикурил сигару, и от спички в глазах его заплясали два веселых огонька. Он выбросил спичку и усмехнулся.
Старик Фолз смотрел, как пламя лениво охватывает тряпку и столбик едкого желтоватого дыма курчавится в неподвижном воздухе.
— Человек должен иной раз для своего же блага подойти да и плюнуть прямо в лицо погибели. Он должен вроде бы навострить самого себя, ну как топор на точиле, — сказал он, сидя на корточках перед завитками едкого дыма, словно совершая в миниатюре какой-то языческий ритуал. — Если человек иной раз заглянет погибели прямо в лицо, она его не тронет, пока не придет его час. Погибель, она любит ножом в спину пырнуть.
— Что? — спросил старый Баярд.
Старик Фолз поднялся и аккуратно отряхнул с колен пыль.
— Погибель, она как всякий трус! — прокричал он. — Она не ударит того, кто смотрит ей прямо в глаза, если только он не подойдет к ней слишком близко. Родитель ваш это знал. Он стоял в дверях лавки в тот день, когда эти два карпетбеггера в семьдесят втором году привели черномазых голосовать. Стоял там в своем двубортном сюртуке и в касторовой шляпе, когда все остальные уже ушли, скрестил руки и смотрел, как эти два миссурийца тащили черномазых по дороге к этой самой лавке, стоял, прямо в дверях, а те два карпетбеггера засунули руки в карманы и все пятились да пятились назад, пока совсем не отошли от черномазых, и ругали его на чем свет стоит. А он себе все стоял — вот таким вот манером.