— Ты что хотела, Карина? — спросил художник, усмехаясь и потерев концом кисти межбровье.
— Пойдем домой, — сказала она, помолчав. — Я спать хочу.
— Спать рано, — возразил художник. — Я работаю, ты видишь.
— Ты разговариваешь.
— И что?
— Я не хочу.
Михаил подумал, что и на самом деле царственная повелительность, которую не позволил бы себе другой, столь же неизбалованный, некапризный ребенок, — Карина явно была неизбалованной и некапризной, — заложена у нее в генах. А может, природа, одарив ее редкой красотой, наделила естественной повелительностью, ибо что на свете может быть выше чином, нежели совершенная красота?
Карина сменила позу, теперь она стояла опустив вдоль туловища руки, напряженные в локтях, подняв подбородок, глядела на отца снизу. Шейка у нее была длинная, нежных округлых очертаний, немного короче сзади — будущая лебединая. Между ключиц слабо темнела ямка, по чуть вогнутой спине бархатно сбегала ложбинка. Она наморщила гневно лоб и закусила губу: разгадав завязывавшуюся непростоту отношений отца с этой женщиной, она страдала.
Этого Михаил допустить не захотел, что было в его силах.
— Карина, — позвал он, поднимаясь, — журавли сели, смотри! Пойдем поближе, подкрадемся?
Она обернулась не сразу, не сразу сошла тень с ее круглого высокого лба. Улыбнувшись медленно, пошла к нему.
Художник с дочкой собирались уезжать, и по этому поводу было решено посетить ресторан в ближнем курортном городке.
Ресторанчик состоял из одного большого зала, где на маленькой эстраде играли музыканты и кричала курортные песни некрасивая женщина в длинном золотом платье, иногда ее сменял гитарист.
Пришли они довольно рано, потому заняли столик сразу, но через час ресторанчик был забит шумными компаниями, у дверей стояла терпеливая очередь.
Михаилу быстро надоели шум, выкрики певицы и гуденье электрогитар, даже острая пахучая еда, которую с удовольствием смаковали жена и художник. Но не было причин торопить застолье, жене оно доставляло явное удовольствие. Она тянула сухое вино из стеклянного бокала с золотым ободком, курила, смотрела, сощурив глаза, на эстраду, посмеиваясь загадочно и значительно.
Художник, выпивший, как и Михаил, граммов двести пятьдесят коньяку, находился в блаженно-обнадеженном состоянии, тоже курил, откинувшись на спинку кресла, глядел на жену не отрываясь, ушедшими в себя, нетерпеливыми глазами. Жена изредка, как бы случайно поднимала на него взгляд, чуть хмурилась, розовела сильней, но видно было, что это доставляет ей удовольствие.
В такой ситуации Михаил наблюдал жену впервые, это было неожиданным, непонятно откуда идущим. Обычно в их традиционных компаниях жена держала себя скромно, с достоинством, ему и в голову не могло прийти, что в ней есть склонность разыгрывать из себя женщину-вамп. Самое лучшее было бы ему уйти, оставив их вдвоем: он слышал поднимающееся в себе дикое раздражение, но его свобода, его разум сейчас не принадлежали ему, он подавлял себя, жертвовал во имя приличий, хотя ничего приличного в создавшейся ситуации не было. С другой стороны, никто пока не перешел неких иллюзорных границ.
— Потанцуем? — предложил художник, когда заиграли танго и гитарист, виляя бедрами, стыдливо закрыв гитарой низ живота, начал ломаться перед микрофоном.
Жена, помедлив, встала. Художник, положив ей руку на талию, передвинул ладонь выше, потом ниже — Михаил зло опустил глаза, ощутив на себе обжигающую требовательность этой ладони, магнитное слияние ее с телом жены. Подозвав официантку, он попросил еще коньяку.
Почему, по какому праву кто-то может бесстыдно распоряжаться волей, свободой другого, уповая на условности, которые этому другому неприлично нарушать? Люди рвут кандалы, бегут из лагерей и тюрем, — не задумываясь, искал бы случая, убежал и он. А тут сидит точно связанный, клокочет бешенством, но сидит. Вернутся они за стол — улыбнется, скажет что-то. Свободолюбивая личность — как легко она мирится с узурпацией свободы!..
В ином, более крупном масштабе предстоят ему эти танталовы муки, — тяжесть их он постиг довольно давно, — едва он займет свое почетное кресло. Тот, кто хочет подчинять, должен уметь подчиняться — это азбука карьеры. В том, несомненно, есть смысл: клетки организма должны быть управляемы. Он научился укрощать бешеную свою гордыню во имя чего-то, к чему себя суетно готовил. Но доколе?..