— Возможно… — сказал он недовольно. — Вера Сергеевна, извините, я просто еще не созрел для душеспасительной беседы.
Я простила ему, вспомнив себя на следующий день после профессорского обхода. Я старше, мне легче владеть собой.
— Ведь это второй раз в вашей жизни? — заговорила я через какое-то время, забывшись. — Наверное, вы то же самое испытали, когда пришлось уйти из сборной?
Он зло взглянул на меня, стиснул щеки руками, уронив голову в колени, потом поднялся и ушел. Я чуть было не бросилась за ним, моля о прощении. Думающая вслух бестактная идиотка… Я снова раскрыла книжку, пытаясь читать, но перед глазами словно заслон стоял, ничего не видела, ничего не воспринимала.
Минут через десять Анатолий вернулся с полотенцем, видно, ходил умыться. Довела, значит, парня до слез… Что это со мной — уж бестактностью вроде не отличалась? Или просто происходит этот самый, идиотский, неизвестно зачем необходимый мне «психоанализ» представителя поколения, не очень-то понятного мне? Подобно как Игорь Николаевич — заставляю всплеснуться, проявиться закрытый заторможенный организм, не заботясь о том, что это, может быть, если не смертельно, то очень болезненно?..
— Извините, — проговорил Анатолий более светлым голосом, видно, слезы облегчили его. — В больное место вы меня ударили, аж горло перехватило… Вы правы, если вас это еще интересует, — тогда со мной творилось почти то же самое…
— Но вы живы? Смирились? — подсказала я.
Он молчал довольно долго, потом произнес, пожав плечами:
— То было неизбежно. Я внутри все же был готов к этому.
— Толя, — я улыбнулась ему, — человек умирает, когда умирает мозг. Даже если при этом тело живо и полно сил — это не человек.
— Согласен… — не сразу выдавил из себя он. — Конечно, если выбирать, лучше быть калекой, чем идиотом. Хотя идиот счастливее.
— Так говорят традиционно, — подхватила я. — Но я не верю. Тот, кто не может осознать происходящее, не может быть счастливым. Что, по-вашему, составляет ощущение счастья?
Он пожал плечами, усмехнулся:
— Почем я знаю…
— Для меня — это предельная полнота секунды. Полнота мгновенья.
— Согласен! — веселым потеплевшим голосом сказал он. — Для меня тоже… Только вы чудачка, Вера Сергеевна. Я не знаю, как было в ваше время, но в наше… В большом спорте не может быть человека, у которого мозги не работают. Не в том смысле, что дебил, а по-настоящему. Игра — это же высшая математика, шахматная партия… Хорошая игра, конечно. — Он повернулся и, глядя на меня уже раскрытым добрым взглядом, продолжал: — Да и везде… Помните, вы мне про карусельщика рассказывали, который погиб на Байкале. В том смысле, что хорошая, мол, голова, талант, а прожил ни то ни се… Я понял ваш намек: не поздно, парень, еще, смени ориентиры. Но, Вера Сергеевна, так же нельзя! По-вашему, если у человека голова, он должен науку двигать, а кто клюшку от весла отличить не может — пусть тело и руку развивает? Вот, понимаешь… — он, усмехаясь, покачал головой. — Да ведь вспомните — барабан этот, у вашего Шивы?.. От звука произошло все живое! Значит, первоначально — действие? Ударили в барабан? Даже в вашей индийской философии?
— Мысль — действие, Толя. И более могучее… Звук вначале? Священный звук «ом-м-м»! Это дышит первобытная пучина, горячее болото… Это размышляет земля.
— Ох, вы смешная! — Анатолий тряс головой, от души хохоча.
Я глядела на него ласковыми глазами, радуясь, что он развеселился наконец. Раз человек смеется, значит, есть надежда, что выживет…
— Вера Сергеевна, ну объясните мне попросту, как кретину, — чем вы занимались всю жизнь и кому, кроме вас, это принесло радость?.. Честно, я не понимаю. Ну видел я вашу передачу, но такой фильм каждый может снять. Скульптура… Не вы же ее сделали!
Я задумалась. Вот и наступил этот миг подведения итогов — скептическое усмешливое человечество устами любимого своего представителя спросило у меня отчет. Словно на Страшном суде: тебе дана была жизнь, прекрасное творение рук моих, на что ты ее истратил?.. И как объяснить, чтобы этот любимец публики не просто понял, — чтобы его проняло?..
— Не много я успела… — заговорила я. — Жизнь коротка, Толя, особенно если живешь внутри себя. Годы летят с удручающей быстротой… Чем занималась? Многим, всего не расскажешь. Но вот, например, есть у индусов древний, почитаемый и посейчас бог. Самый мною любимый, хотя остальные тоже славные и не без смысла. Бога этого вы помните — танцующий четырехрукий Шива.