— От какого Николая Васильевича?
— От Гоголя.
— Не понял, — пожал плечами Князев.
В зале между тем медленно погасла люстра.
Открылся занавес.
Уже первая реплика, произнесенная артистом, исполнявшим роль городничего, заставила Князева насторожиться.
— «Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор…»
Раиса Петровна, подавшись к мужу, прошептала:
— Знаешь, это кто будет? Народный артист Игорь Корягин. Всего два спектакля у нас сыграет, сегодня и послезавтра.
Князев слушал супругу с таким изумлением, словно та с русского языка перешла на турецкий.
А к слуге Осипу тем временем обратился встреченный аплодисментами Хлестаков:
— «А, опять валялся на кровати?»
— «Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли?» — ответил Осип.
— «Врешь. Валялся. Вся склочена…»
Низко опустив голову, Князев закрыл руками лицо.
Он уже узнал своего попутчика.
«Совсем, видать, заработался. Ведет себя как ненормальный», — пронеслось в голове у Раисы Петровны, а Князев уже открыл лицо. Он выпрямился, подался чуть вперед и устремил взгляд на сцену. Очень ему хотелось, чтобы народный артист его увидел в эту минуту и понял, что он теперь в курсе дела и у него больше нет никаких оснований для тревоги.
Но Хлестаков не смотрел на Князева. Он мастерски, свободно играл свою роль.
А Князев изо всех сил старался казаться спокойным, даже беспечным.
Но ему это почему-то никак не удавалось.
1983
ПОВЕСТЬ
ДЕНЬ, НОЧЬ И СНОВА ДЕНЬ
Он уже довольно долго глядел в окно, но ничего такого особо интересного не заметил. Навстречу поезду резво, слегка пританцовывая, бежал молодой лесок, тянулись телеграфные провода. Один за другим — раз! раз! раз! — пролегали столбы, на поперечных рейках белели изоляторы. Если прищуриться, кажется, что это не изоляторы, а голуби. Уселись в ряды и молчат. Но вообще-то они не молчат, они гудят, вроде бы воркуют. Отсюда не слыхать. Если выскочить на ходу из вагона и приложить ухо к столбу, тогда другое дело. Изоляторы, конечно, тут ни при чем, и то, что они похожи на белых голубей, тоже не имеет никакого значения. Звуки идут от проводов. Провода натянуты, как струны, и потому гудят, в особенности когда ветер, вот как сейчас…
Ветер влетает в окно, занавеска выгибается парусом и тихо пощелкивает.
Сколько можно лежать? На его часах уже без пяти минут девять. Отличные часы. Еще дед их носил, много лет прошло, а им хоть бы что, идут как миленькие.
Он надел рубашку, натянул брюки наподобие джинсов и посмотрел вниз.
У окна сидела девушка. Она читала книгу, и было видно, что никакого ей нет дела до окружающих. А вообще-то в купе никаких окружающих сейчас не было, они, скорей всего, ушли в вагон-ресторан, и майор и его жена.
Девушка читала книгу. Тогда он изогнулся у себя на верхней полке, чтобы было поудобней смотреть, и тут же устремил ей в затылок долгий немигающий взгляд. То ли он где-то читал, а может, кто-то ему рассказывал, что такой взгляд заставит любого человека обернуться. Может быть, здесь действует гипноз или навязывание своей воли при помощи взгляда, но так или иначе человек обязан обернуться.
Странно, но у него ничего не получалось. И он уже просто так, выключив волю, разглядывал девушку, ее темные волосы, свободно упавшие на плечи. Это красиво и, наверно, модно. Многие так носят. Девушка была аккуратно одета — светлая трикотажная кофточка спортивного типа, синие брючки и белые босоножки…
Он увидел ее еще вечером, когда садился в поезд. Его провожала мама, а эту девушку — какая-то бодрая старушка. Когда тронулся их поезд, старушка замахала руками и крикнула: «Наденька, приедешь — дай телеграмму!..» А раз другие кричат, мама тоже ему крикнула, хотя до этого уже раз пять сказала: «Позвони мне на работу, или пусть тетя Наташа позвонит. Слышишь, Павлик?»
Майора с женой никто не провожал, а он с девушкой высунулись в одно окно, оба махали руками своим, оставшимся на перроне. И тогда он подумал: «Все ясно. Ее зовут Наденька. И она тоже, наверно, слышала, что меня зовут Павлик. Но это не имеет значения — кого как зовут».
— Тебе, случайно, ветер не мешает, Наденька? — спросил он вызывающе вежливо. «Может, почувствует иронию и ответит в том же духе. Все же веселей будет, чем так вот сидеть и молчать».
— Нет, Павлик, мне ветер нисколько не мешает, — ответила она таким медовым голоском, что он принял решение сделать молниеносный ответный ход.