Л е н а. Но поймите же, товарищ Огурцов…
О г у р ц о в (закончив трапезу). Все, Елена Ивановна. Все. Рабочий день окончен. Пора, как говорится, баиньки.
И Огурцов удаляется, на ходу пропев:
— Трам-та-рам-та, трам-та-римта-ляна!
Читальный зал библиотеки. Вечер. Главбух Федор Петрович протягивает книгу Аделаиде Кузьминичне.
Г л а в б у х. Перечитал по вашему совету «Вешние воды» Тургенева.
Р о м а ш к и н а. Чудесная вещь.
Г л а в б у х. Да. Третий день хожу под впечатлением. Любовь. Сила чувств. Поэзия…
Пауза.
Г л а в б у х. Такая суматоха с новогодним вечером. А я, грешный человек, люблю тишину.
Р о м а ш к и н а (кутаясь в пуховый платок). У вас же тихо в бухгалтерии…
Она подходит к стоящему в отдалении роялю, опускает верхнюю крышку.
Г л а в б у х. Молодежь одолевает. Целый день толчея… «Подпишите, перечислите, оплатите», и все спешно. А я человек спокойного направления. Вдовец… Вы меня поймите правильно, Аделаида Кузьминична, в вашем обществе я отдыхаю душой, ведь вы человек серьезный…
Р о м а ш к и н а. Я в таком возрасте, Федор Петрович, что мне приходится быть серьезной. Мне ведь давно уже не двадцать пять.
Г л а в б у х. Да и мне, честно сказать, не тридцать восемь. Сыграйте мне что-нибудь для настроения, и я пойду…
Ромашкина садится к роялю, перебирает клавиши.
— Что же мне вам сыграть?
Негромкие звуки рояля. Ромашкина поет:
Главбух, облокотившись на рояль, молча и внимательно слушает:
В глубине коридора, ведущего в читальный зал, появляется Огурцов. Он в зимнем пальто, в руках портфель и шапка. Огурцов идет по коридору, гася за собой свет.
Поет Ромашкина.
К роялю подходит Огурцов.
Обрывается на полуфразе мелодия.
О г у р ц о в. Поете?.. Так сказать, культурно отдыхаете? Ну что ж, это неплохо.
Г л а в б у х. Вы слышали, Серафим Иванович, какой приятный голос у Аделаиды Кузьминичны?
О г у р ц о в. Слышал, слышал. Неплохо бы и вам, Аделаида Кузьминична, на нашем новогоднем вечере выступить. Блеснуть, так сказать, по этой линии.
Ромашкина смущенно отмахивается.
— Мне?.. Что вы, Серафим Иванович?.. С чем?
О г у р ц о в. Ну вот эту вещицу и исполните.
Г л а в б у х. Прекрасная мысль!
— Кстати, Федор Петрович, — обращается Огурцов к главбуху, — и вам не мешало бы народу показаться. Стишок произнесть или что другое…
— Между прочим, последний раз я выступал как раз недавно, — серьезно говорит главбух, — всего сорок лет назад. На гимназическом вечере читал басню Крылова.
Главбух смеется.
Смеется и Огурцов. Но тут же, спохватившись, делает серьезное лицо и со значением произносит:
— Ну что же, басня — это хорошо. Басня — это сатира. Нам Гоголи и Щедрины нужны. Расскажите басню. А вы, Аделаида Кузьминична, со своей песенкой выступите. Как это у вас там?.. «А я одна, совсем одна…»
— «…с надеждой тихой и мечтою», — подсказывают одновременно Ромашкина и главбух.
О г у р ц о в. Хорошо. Только вот в конце я бы слегка уточнил формулировочку.
Р о м а ш к и н а. Я вас не понимаю.
О г у р ц о в (творит). «А я одна, совсем одна… с моим здоровым коллективом». Вот так, Аделаида Кузьминична, будет типично.
Не замечая некоторого замешательства, вызванного у Ромашкиной его предложением, Огурцов довольно улыбается.
Мастерская художника в Доме культуры. Здесь Усиков и Лена.
У с и к о в (бросив кисть). Нет. Этого больше терпеть нельзя. Звезды ему не те, луна, видите ли, улыбается. Занавес, видите ли, не соответствует…
Л е н а (в тон). Оркестр не подходит.
У с и к о в. Один только терем-теремок ему нравится.
— Что ты предлагаешь? — озабоченно спрашивает Лена.
У с и к о в (горячо). Пусть сам все делает. Сам рисует, сам играет…
Л е н а (усмехнувшись). Сам танцует…
У с и к о в. Сам поет.
Лена разглядывает живописный фон, над которым трудится Усиков.
— Шутки шутками, — говорит Усиков, — но надо что-то делать. По-моему, надо всем собраться и пойти к Телегину.
— Нет. Не годится, — качает головой Лена. — Ну что мы, маленькие, что ли, пойдем жаловаться?