— Ладно, братва, — поднялся Константин, обирая с брюк приставший к ворсу мусор, — спасибо за компанию… я пошел. Завечереет — жду в гости. Всех!
— Погодь, Костя, — попросил Ефрем, — хоть по одной вместе выкурим давай… Успеешь. Я тебя на Орлике домчу.
— Сторожа требуется выставить к бомбе-то, — сказал дядя Володя, — загородить от козы шальной иль от какого человека…
— Я посторожу, — отец пообещал, — да и Гаврила Аристархыч…
— Ты какое же занятие для себя, Костя, предполагаешь иметь? — спросил Ефрем. — В штатском состоянии.
— Не спешу.
— А все ж? Ты грамотный, науку изучил…
— Дай в себя прийти.
— И то верно. А в заместители ко мне не согласишься? Зампреда — это, Костя, должность, между прочим… Закрутим дела!
— В заместители, — ввязался дядя Володя, — в заместители отчего ж!.. Не теряйся, Константин! У нас в колхозе на каждого работника начальник с заместителем…
— Ты! — Ефрем строго глаза сузил, лицом посуровел. — Болтай, Машин! А мог бы, между прочим, поостеречься… Нашей структурой, что ль. Машин, ты недоволен?
— Я молчу, — махнул рукой дядя Володя, наклонив голову. — Структура так структура…
— Константин учителем обязан стать, — заметил отец.
— Жирно будет, Сергей Родионыч! — отрезал Ефрем. — При нынешней катастрофе кадров жирно на начальной школе двух учителей держать.
Отец побагровел, хрустнул сцепленными пальцами рук, ответил резко:
— Полагаю, Ефрем Петрович, Константин сам в состояние решить…
Ефрем жестко засмеялся, перебил:
— Есть кому за нас решать… А кто на фронте, Сергей Родионыч, не по тылам, а на передовой был — ему и тут, между прочим, передовое место. Так скажу!
Отец отвернулся, проследил взглядом за солнечным диском, перемещающимся за облачко, на Константина посмотрел, словно стараясь найти в нем какую-то поддержку для себя, — Константин расслабленно улыбался, не принимая разговора всерьез.
Лежали, курили, отгоняли назойливых слепней.
Ваня думал, что завтра не будет настоящего первого сентября, оно из-за бомбы переносится на послезавтра, но зато объявятся у них в Подсосенках саперы, одетые в военное, с оружием, с командиром, можно будет ходить рядом с ними, и еще неизвестно, что лучше — первое сентября или приезд саперов…
Время течет медленно, невозмутимая тишина стоит над затоптанным лугом, школой, близким от нее лесом, над приземистыми избами Подсосенок, над мужиками и Ваней, вольготно развалившимися с теневой стороны зернового склада, надо всем, что есть в видимой близости окружающего мира, привычно дышит, существует, греется в легком тепле наступающей осени. «Господи, пгости мя, ггешного…» — в затяжной старческой дреме шепчет дед Гаврила, и дядя Володя Машин сморился, похрапывает, стонет изредка, маясь чем-то своим; а Ефрем с Константином, переговорив о сражениях, бомбежках и собственном везучем фронтовом счастье, стали тихо припоминать, каких товарищей они потеряли, душевно хваля их и горделиво похваляясь своей недавней дружбой с ними, тогда еще живыми… Один отец, как обеспокоенный журавль, ходит возле кругами, заложив руки за спину, вскинув высоко голову, — ходит, ходит…
— Ванюш! — Константин окликает. — Давай стихи читать. Знаешь стихи?
— Художественная самодеятельность, — подмигивает Ефрем, — валяйте!
— Я мало знаю стихов, — робея перед матросом Константином, отвечает Ваня, — я всякие знал да позабывал…
— А какие не позабывал?
— «Не спи, вставай, кудрявая…»
— Стоп! Песня. Не пойдет.
— Еще одно к школе по бумажке выучил…
— Жми.
Ваня, чувствуя, как потеют у него ладони и струйка щекочущего пота бежит под рубахой по позвоночной ложбинке к попке, — быстро, захлебываясь, читает:
— Ай да мастак, классно! — хвалит Константин. — И как к месту стих! Спешишь разве… В следующий раз не торопись. Нож за мной, как обещано.
— Обещано, — соглашаясь и ликуя, повторяет осчастливленный Ваня.
Константин проверяет на ощупь, надежно ли бескозырка на копешке волос примостилась; на расшагавшегося отца глядит, советует:
— Брось переживать, Сергей Родионыч, будет еще у ребятишек праздник…
— Переживает он, — поддакивает Ефрем, — срок срывается. Дорого яичко к пасхальному дню.