— Значит, все вышло нехорошо?
— Нет. Почему? Она умерла, ожидая друга своего сына, понимаешь? В ней было много добрых слов, она хотела поговорить о своей любви к сыну и не думала о смерти. Крестьяне остались ни с чем, без выпивки и без помощи, ибо наследники быстро разделили ее имение. А в деревне сохранилась добрая память о ней, все плохое позабылось. Осталась легенда: жила-была одна странная и добрая женщина. Никому от этого, правда, никакого толку, но зато красиво.
Тронула меня эта история, горькая и необыкновенная, как жизнь, и неуловимая, как жизнь. Тронуло полное насмешки смирение Хасана, или его спокойное отрицание, его мучительный порыв, который человек должен смирить, чтоб не сойти с ума.
Я засмеялся, пытаясь облегчить возможную горечь и резкость своего вывода:
— Остановись на чем-нибудь, ради бога, определись, найди точку опоры. Ты во всем сомневаешься.
— Ты прав, во многом я сомневаюсь. Это плохо?
— И не хорошо.
— Значит, не плохо, но и не хорошо. А не сомневаться — это хорошо. А может быть, плохо?
— Не понимаю.
— Существует ли что-нибудь, в чем ты абсолютно уверен?
— Уверен в том, что есть бог.
— Вот видишь, а те, кто не верят в бога, уверены, что его нет. Может быть, было бы хорошо, если б они не были так уверены.
— Да. И что тогда?
— Ничего.
Но я уже раскаивался в том, что спросил, не заметив ловушки обманчиво мудрой логики. Как разумна и опасна эта мысль! А Хасан подвел меня к ней играючи.
Он силен своей неуверенностью.
Мне это не мешало, ничто в нем мне больше не мешало. Я полюбил его и, даже не соглашаясь с ним, считал его правым. Он был мне дорог даже тогда, когда я считал, что он не прав.
Даже один день, проведенный без него, казался мне пустым и бесконечным. Я безмятежно существовал в его тени.
Отец его уже без страха ожидал неизбежного конца, окруженный обновленной любовью сына.
Для нас с ним Хасан стал самым необходимым человеком в мире. Поэтому я огорчился, узнав, что он отправляется в путь.
Я пошел к нему, так как не видел его уже целые сутки. Он играл в тавлу с отцом, сидя у его постели.
Старик сердился, бросая кости среди черных и белых треугольников.
— Ух, прах побери, как ты ходишь! Фазлия,— жаловался он слуге,— не идут кости.
— А ты подул на них, ага?
— Подул, не помогает. А Зейна где? Пусть она их положит между грудями.
— Стыдно, отец!
— Мне уже ничего не стыдно. Разве стыдно, Фазлия?
— Нет, ага, боже сохрани.
— Лучше, отец, потри их о рукав дервиша.
— В самом деле? Ты не рассердишься, Ахмед-эфенди? Ей-богу, помогает.
— Рад, что ты пришел,— улыбнулся мне Хасан.
— Я со вчерашнего дня тебя не видел.
— Подождите со своими разговорами,— сердился старик,— пока я не выиграю. Вот, кажется, теперь у меня пошло.
— Отец, ты поправился.
— Ты хочешь сказать, что я злюсь?
Он в самом деле выиграл и был утомлен и счастлив. Он словно ребенок и так похож на Хасана.
— Я отправляюсь на днях в Дубровник,— сказал Хасан, смущенно улыбаясь, словно провинился в чем-то перед отцом.
— Зачем?
— Торговать. Мои друзья тоже едут, вот вместе и отправимся.
— Едет латинянка, едет и он. А про торговлю все выдумал.
— Не выдумал.
— Выдумал. Если б торговать, я бы смог тебя отговорить. А раз из-за нее — не смогу, она сильнее.
— Ты сам, отец, всякое выдумываешь.
— Неужели? Я состарился, но не все еще позабыл. А вот в голове у меня кое-что не укладывается, но это другое дело.
— Разве есть что-нибудь, что не укладывается у тебя в голове?
— Есть.
Старик обратился ко мне, делая вид, будто сердится на Хасана.
— Есть. Не укладывается у меня в голове, как это он отправляется в дорогу вместе с женщиной и ее мужем. Кто дурак? Мой сын или тот латинянин?
— Или оба,— смеялся Хасан, нисколько не обижаясь.— Ты, кажется, не признаешь дружбу?
— Дружбу? С женщинами? Дитя мое, тебе тридцать лет от роду, что с тобой происходит! С женщинами водят дружбу только любители мальчиков.
— А может, они с мужем друзья? — вмешался я в этот неприятный разговор, хотя Хасан только посмеивался.
— Тебя, Ахмед-эфенди, я бы не стал упрекать, ты в этих делах мало разбираешься. У них муж всегда друзей жены принимает, жена друзей мужа — никогда.
— Отец, ты поперхнешься.
— На твою беду не поперхнусь, сегодня ясный день и воздух чистый, напрасно ты меня пугаешь. Ведь говорил я ему: если тебе нет до нее дела, не трать понапрасну время; если она не хочет тебя, найди другую; если ты ее любишь и она тебя, уведи ее.