— О злодеи! — сипел он сквозь зубы.— Я отплачу вам! Я найду убийцу. Весь мир переверну, а найду!
— Отомстить отомстишь, а хафиза Абдуллаха все равно не вернешь.
— Я умер бы от стыда, если бы забыл друга.
— Сделай что-нибудь более полезное. Молодого Рамиза убьют.
— Они всех честных людей поубивают. Самой лютой смерти им мало.
— Ты не спас сына. Спаси Рамиза.
Такого поворота он не ожидал. Да и я сам тоже.
Он остановился, с изумлением глядя на меня. Без всякого милосердия я ударил по его кровоточащей ране.
Он стиснул кулаки, подобрался, вот-вот кинется на меня. Как я осмелился сказать ему такое?
Но он не кинулся на меня. Что-то остановило его. Может быть, мысль, никогда раньше не приходившая ему в голову: в память о покойном сыне помочь кому-то живому. Мысль эта привела его в смятение; пожалуй, поначалу она показалась ему даже кощунственной, несовместимой с его яростью и ненавистью. Но просто отбросить ее он не мог.
То ли подумал о том, как было бы хорошо, если бы кто-то попытался спасти его сына. То ли в тумане растерянности вдруг увидел путь, следуя по которому он мог придать своим горьким воспоминаниям больше смысла.
Я рискнул разрешить его колебания.
— Погибнет невинный.
Он еще сопротивлялся.
— А мой сын был виноват?
— Потому и говорю. Тебе легче понять. У Рамиза отца нет, погиб на войне, одна мать. Разве она сумеет ему помочь?
— А как я помогу?
— Не знаю. Попроси вали освободить его.
— Не посмеет. Они боятся друг друга.
— Ну, тогда нет ему спасения!
— Мать, говоришь, у него. Что ж он о ней не подумал? Дети думают только о себе, о родителях не помнят.
— Побойся бога, Шехага, неужто даже мертвому сыну простить не можешь, что думал не так, как ты?
Этого он уже не стерпел, я поразил его в самое сердце — почему, понять не могу. Он закричал, глаза его налились кровью:
— Сукин сын! Что тебе от меня надо?
И тут же опустил голову, ломая пальцы. Потом тихо сказал, не глядя на меня:
— Ты не должен был этого говорить.
— Ради тебя говорю. Помирись с ним. Прими мертвого с печалью, а не с яростью. Молодые часто делают глупости, им хочется невозможного. Как твоему сыну, как Рамизу.
— Вы с ним друзья?
— Нет. Мы едва знакомы.
— Почему ты за него заступаешься?
— Потому что за него некому заступиться, потому что он один, потому что он честный человек.
— Тебе тоже нужна помощь, я думал, ты будешь говорить о себе.
— Мне грозит нищета, ему — смерть. Его участь горше.
— Боже мой, еще один безумец! У нас все, кто хоть чего-нибудь стоит, безумцы. И мой сын, и ты, и этот Рамиз.
— Потому безумец, что думает не о себе, а о других? И за это он должен умереть?
— Властям он нужен?
— Очень. Взбесили их его речи.
Вдруг на лице его появилось злорадное выражение:
— А что, если мы его выкрадем? Ведь сдохнут от ярости!
Вот те на! Только я подумал, что изгнал из него дьявола мести, а он опять за свое. От своего горя он признает одно лекарство — причинить горе другому.
— Да, не очень им это будет по душе,— согласился я, увидев неожиданную возможность спасти Рамиза. Шехагины резоны меня не касаются.
Удивительно, как внезапно он меняется: с лица уже сошло зловеще-мрачное выражение, он собран и решителен, тонкая усмешка в уголках рта выдает ликование, руки лежат спокойно одна подле другой, спина выпрямилась. Это новый Шехага, человек, замышляющий месть.
В такие минуты он наверняка забывает про свою боль. Но сейчас в его злорадных замыслах заключено не только мщение. Они помогут спасти человека.
Теперь Шехагу не остановить. Затронь я случайно в нем добрую струну, она прозвучала бы слабо и еле слышно.
Насколько зло живее и активней! Да поможет нам бог! Он хлопнул в ладоши, руки делали свое дело с готовностью, не мучаясь, не корчась.
Вошла молоденькая девушка.
— Кликни ко мне Османа!
Тут же вошел Осман, словно стоял под дверью, и, возможно, с этой самой молоденькой девушкой. У обоих глаза горели, как лампады.
Шехага потирал ожившие руки.
— Садись! Надо вызволить одного человека из крепости.
— Есть несколько способов,— не задумываясь ответил Осман.— Я за самый дорогой.
— Договорились,— отозвался Шехага.
И это все!
Осман Вук весело посмотрел на меня и спросил Шехагу:
— Молока принести?
— Потом.
Пора идти, дать им с глазу на глаз все обсудить. Я пробыл здесь дольше, чем рассчитывал, и гораздо дольше, чем предполагала Тияна.