— Где ты видел таких людей? — яростно вопросил Шехага.— Те, среди которых мы живем, хуже волков. Чуть споткнешься, растерзают.
Молла Ибрагим качал головой, не соглашаясь с Шехагой.
— Не все люди такие. Злые вперед вылезли, потому и бросаются в глаза, а мы думаем, что все похожи на них. Не так это.
Он посмотрел на улицу. Двое его помощников медленно прохаживались перед писарской с грузом снега на головах и плечах.
Ради Шехаги он выслал их из писарской, ради меня — не захотел! Все его поступки противоречат его словам. Зачем же он говорит? И он, и Шехага? Или люди ценят и уважают лишь то, чего самим недостает? Кого они обманывают — себя, других? Или желаемое — это одно, а реальная жизнь с ее требованиями — совсем иное?
Молла Ибрагим наверняка хотел жить так, как говорил, но его желания натолкнулись на непреодолимые препятствия, и в душе осталось лишь жалкое воспоминание о том, каким он был когда-то, о добрых намерениях, сохранившихся только на словах, которым никогда не стать делом. Но и то, что осталось, прекрасно, как бывают прекрасны руины. Я не знаю, у кого он позаимствовал эти мысли, однако ничего более стоящего мне, пожалуй, от него не приходилось слышать, хотя в душе я недоумевал, как могут в одном и том же человеке уживаться малодушие и человечность.
Извинившись, Молла Ибрагим вышел на улицу к своим подручным, чтоб еще на некоторое время освободиться от них.
Шехага задумчиво смотрел ему вслед:
— Чушь. Умный человек, а говорит чушь.
— Мне близки и понятны его слова.
— У тебя мало опыта. Если бы ты знал жизнь так, как я, и в людях лучше разбирался, ты бы думал иначе. Что же он сам не живет по своим прописям?
— Бог знает, что его сломало.
— Ты для всех находишь оправдание.
— С чего вы начали этот странный разговор?
— Сам не пойму. Случайно, наверное. А может, и не случайно. Пришел я к нему о тебе поговорить. Чтоб он снова тебя взял. Да позабыл. Иногда вдруг тянет поговорить о том, чего до конца не понимаешь.