И я представил себе десятки, сотни руководителей колхозов и совхозов, которых днем с огнем не сыщешь, которые мечутся по огромным своим угодьям, никуда не успевают и сами не знают, где что делается. К такому директору иногда не дозвониться, и сам он никого по-настоящему весь день найти не может. А некоторые, быть может, и довольны, когда с утра до ночи их отыскать никто не в состоянии, они сами прячутся от дела, сказываясь занятыми.
На прощание, совершенно случайно, мы оказались в столовой. Дело в том, что мне захотелось пить.
— Заглянем в столовую, там минеральная вода должна быть, — пригласил Григорий Иванович. — «Боржоми» не гарантирую, но какая-то есть.
В чистой свеженькой столовой оказалось и боржоми. Нам подала холодную бутылку этой шипучей воды ловкая молодая официантка с приветливым, простым, интеллигентным лицом. И я вспомнил, как в иные годы моего пребывания в Глубоком тяжко было мне заходить в совхозную столовую. В лиловом деревянном шкафу, где помещались всякие деловые бумажки, прятала недавняя буфетчица и телефон, прикрыв накрепко створки буфета. И все бы вроде ничего. Но стоило телефону зазвонить, и буфетчица распахивала створки, тучей вырывались из шкафа растревоженные мухи и начинали метаться по помещению.
Тут надо заметить, что столовая в какой-то степени являет собою внутреннее лицо хозяйства. По облику ее вы можете определить, интеллигентно ли руководство, уважительно ли здесь относятся к рабочим и вообще ко всякому человеку, есть ли в здешней местности люди с навыком рукодельности, опрятны ли местные жители, благополучно ли тут с молодежью. И многие другие важные выводы может сделать внимательный человек, заглянув в сельскую столовую. Почти уж восемь лет назад мы с Васильевым вели разговоры о том, что для такого крупного хозяйства, как Глубокое, надобно и гораздо более обширное помещение для столовой. Но все осталось как было. Именно по этой причине позапрошлой зимой дирекции совхоза, секретарю райкома, заместителю председателя облисполкома и всем другим гостям пришлось справлять вручение Глубокому переходящего знамени в здании детского сада. А через месяц в бревенчатом доме старенькой столовой рухнул потолок. Не раз я видел, как в летние месяцы на двери столовой вешают замок, чтобы не кормить приезжих, а сами руководители и рабочие в пыльной одежде, в грязных сапогах топают черным ходом через кухню.
Так вот, нам подали боржоми, и я спросил Григория Ивановича так, между прочим:
— И часто ли в столовой вашей появляется минеральная вода?
— По возможности всегда, — ответил Гецентов, — ведь у нас налажено диетическое питание.
— Как это?
— А так. Заболел рабочий или служащий, ну, скажем, почки у него больные или печень либо желудок, врач прописывает ему определенный «стол», то есть номер «стола» указывает. Больной с этой бумажкой приходит сюда, платит деньги и получает диетическое питание.
Если бы у меня была шляпа, я обязательно снял бы ее с головы и поклонился бы Гецентову, и заведующей столовой, и поварам, и официантам. Я представил себе, что же должны испытывать этот больной и его семья по отношению к совхозу и все другие рабочие и служащие, которым предоставляются диетическое питание, обработанные огороды, поросята, стойла и корм для коров, которые, короче говоря, приходят в совхозную контору не только получать зарплату или наряд на работу. Насколько же легче Гецентову и его сотрудникам найти общий разумный язык с молодым или старым человеком в своем хозяйстве, чем любым другим их менее заботливым и изобретательным коллегам.