И… только нас и видели
С нашей стороны!
Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу.
Они — рукой подать! — наискосок.
Так я впервые пересек границу —
И чьи-то там сомнения пресек.
Ах, дороги скользкие —
Вот и ваш черед!
Деревеньки польские —
Стрелочки вперед.
Телеги под навесами,
Булыжник — чешуя.
По-польски — ни бельмеса мы,
Ни жена, ни я.
Потосковав о ломте, о стакане,
Остановились где-то наугад,
И я сказал по-русски: — Прошу, пани! —
И получилось точно и впопад.
Ах, еда дорожная
Из немногих блюд!
Ем неосторожно я
Все, что подают.
Напоследок — сладкое:
Стало быть, — кончай!
И на их хербатку я
Дую, как на чай.
А панночка пощелкала на счетах,
И я, прикинув разницу валют,
Ей отсчитал не помню сколько злотых
И проворчал: «По-божески дерут!»
Где же песни-здравицы?
Ну-ка, подавай!
Польские красавицы —
Для туристов рай.
Рядом на поляночке
С граблями в руках
Веселились панночки —
Души нараспах.
— Да, побывала Польша в самом пекле! —
Сказал старик и лошадей распряг, —
Красавицы полячки не поблекли,
А сгинули в немецких лагерях.
Лемеха въедаются
В землю, как каблук,
Пеплы попадаются
До сих пор под плуг.
Память вдруг разрытая, —
Не живой укор.
Жизни недожитые —
Для колосьев корм.
В мозгу моем, который вдруг сдавило
Как обручем, — но так его! дави! —
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови…
…Дрались худо бедно ли,
А наши корпуса
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли Рвались как один,
И танкисты плакали На броню машин…
Военный эпизод — давно преданье,
В историю ушел, порос быльём.
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нём.
Почему же медлили
Наши корпуса?
Почему обедали
Эти два часа?
Говорят, что танками,
Мокрыми от слез,
Англичанам с янками
Мы утёрли нос.
А может быть, разведка оплошала —
Не доложила. Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я: «Варшава»—
И еду, и хочу не опоздать.
Лес ушёл, и обзор расширяется,
Вот и здания проявляются,
Тени нам под колёса кидаются
И остаться в живых ухитряются.
Перекрёсточки — скорость сбрасывайте!
Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!
И такие, кому не до братства, те
Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!
Я клоню свою голову шалую
Пред Варшавою, пред Варшавою.
К центру — «просто» — стремлюсь, поспешаю я,
Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.
Вот она, многопослевоенная,
Несравнимая, несравненная,—
Не сровняли с землёй, оглашенные,
Потому она и несравненная.
И порядочек здесь караулится:
Указатели — скоро улица.
Пред старушкой пришлось мне ссутулиться —
Выясняю, чтоб не обмишулиться,
А по-польски — познания хилые,
А старушка мне — Прямо, милые! —
И по-прежнему засеменила и
Повторяла всё: — Прямо, милые…
Хитрованская Речь Посполитая,
Польша панская, Польша битая,
Не единожды кровью умытая,
На Восток и на Запад сердитая,
И Варшава — мечта моя давняя,—
Осквернённая, многострадальная,
Перешедшая в область предания,—
До свидания, до свидания…
Шар огненный все просквозил,
Все перепек, перепалил,
И, как груженый лимузин,
За полдень он перевалил.
Но где-то там в зените был —
Он для того и плыл туда,
Другие головы кружил,
Сжигал другие города
Ещё асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Ещё светило солнце лишь
В одну худую светосилу,
Ещё стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Ещё тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени,
Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило.
Меня же фраза посетила:
Не ясен свет, пока светило
Лишь набирает высоту!
Пока гигант ещё на взлёте,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлён
К зениту, к пику, к верхней ноте,
И вряд ли астроном-старик
Определит: — На солнце — буря. —
Мы можем всласть глазеть на лик,
Разинув рты и глаз не щуря.
И нам, разиням, на потребу
Уверенно восходит он —
Зачем спешить к зениту Фебу,