— Я знаю… Я хочу… теперь я все могу сделать.
И он был прав. Если человек захочет, — все непременно сбудется, даже сказка.
1938
Госпожа Слива
Каждый, кто побывал хоть раз в северной части порта Модзи, вероятно, помнит черную пирамиду братьев Цуда. Эту угрюмую гору видно с моря задолго до того, как подойдет лоцманский катер. Ее вершина, сложенная из кусков лучшего сахалинского угля, поднимается над цинковыми волнами пакгаузов и всеми мачтами транзитного порта.
Здесь берут уголь. Семь узких асфальтовых дорожек разбегаются к причалам, образуя подобие звезды, в центре которой, обдуваемая ветрами, высится черная вершина. Говорят, что в 1929 году гору клевало несколько дерриков и круглые сутки на всех семи дорожках слышался хруст угля под ногами грузчиков. Возможно, это так, хотя трудно поверить рассказам, когда видишь метелки веселого щавеля и одуванчики в щелях асфальта.
Во всяком случае, в августе 1934 года работала только одна линия. Ее обслуживали девять японок — девять старух грузчиц, похожих друг на друга, как куски угля, которые лежали у них за плечами в широких деревянных ящиках.
Раскрыв черные рты и вытянув шеи, старухи брели от угольной горы к бункерным ямам. И все время, от рассвета до темноты, эту молчаливую процессию сопровождали два унылых, бесконечно однообразных звука: тьюрр-гха… тьюрр-гха — скрип угля и короткое дыхание, вылетавшее из разинутых ртов.
В сентябре одна из угольщиц оступилась на сходнях и больше не встала. Старуха казалась рослее других, но когда покойницу подняли, чтобы отвезти в морг, тело ее высушенное работой и солнцем, оказалось много легче ящика с углем.
Речь идет о госпоже Сливе, крестьянской дочери из префектуры Ниогата. Но тот, кто хочет найти в этой краткой истории описание замечательной жизни, высоких страстей или событий исключительной важности, ошибется заранее. Ни подвигов, ни преступлений Умэко не совершала. В ее тридцатилетней жизни не нашли места и такие важные для женщины события, как материнство и любовь, хотя она отнюдь не чуждалась ни того, ни другого.
Жизнь госпожи Умэко замечательна своей повторимостью. И действительно, невеселая судьба ее так же похожа на тысячи женских биографий, как походят друг на друга дешевые билеты, которые предлагают гадальщики в храмовых парках близ Киото.
Кстати, с гадальщиков и следует начать этот рассказ.
Они познакомились в пригородной буковой роще, возле стеклянных колес гадальщика.
Умэко первая окунула руку в легкий ворох картонных цилиндриков. Колесо двигалось. Пестрое, грошовое счастье, шурша, текло между девичьих пальцев. И вдруг Умэко наткнулась на твердую мужскую руку.
По ту сторону колеса стоял моложавый франтоватый мужчина с выпуклыми глазами и самодовольным лицом. Придерживая Умэко за пальцы, он смотрел ей в лицо и улыбался, показывая желтые лошадиные зубы.
— Простите, — сказала Умэко, испугавшись.
Он ответил с развязной учтивостью ловеласа:
— Чудесные глаза! И вы сомневаетесь в счастье? Госпожа Слива вырвала руку. Еще бы не испугаться!
Доктор, у которого она третий год служила прислугой, отпустил ее в парк только на три часа. И непременным условием воскресной прогулки было абсолютное молчание. «Не болтай с солдатами, — сказала хозяйка, выпуская Умэко на улицу. — Забудь, что у тебя есть язык и уши».
Желтозубый очкастый любезник в канотье и радужном галстуке ничем не напоминал солдата. Но госпожа Слива, подобрав кимоно, все же побежала к вагонам фуникулера, ожидавшим посетителей парка на краю площадки.
Напрасная предосторожность! Не отставая от госпожи Сливы ни на шаг, желтозубый продолжал болтать всякие глупости о цвете лица, свежих губах и нежной шее своей невольной спутницы.
Все эти комплименты можно было найти в любом грошовом письмовнике, которые продавались в лавчонках рядом с редькой и вяленой рыбой. Но они произносились с такой расточительностью, что Умэко решилась повернуть голову.
Испуг — брат любопытства. Через минуту они уже седели рядом в кабине фуникулера. Умэко рассудила правильно: если забыть о языке и ушах, то все-таки остаются глаза, рот и брови, чтобы молчаливо возмущаться, спрашивать и смеяться. Этих средств вполне хватило для небольшого разговора.
По дороге с горы, когда они плыли над освещенными вечерним солнцем рощами и крышами храмов, торчащими в осенней листве точно грибы, Умэко позволила взять себя за руку. Не проронив ни звука, она успела узнать очень многое: во-первых, что Ямадзаки-сан (так звали ее разговорчивого собеседника) немного навеселе, во-вторых, что он недавно овдовел и возвращается домой к восьмилетнему сыну («Не хотите ли взглянуть на ребенка?») и, наконец, что собеседник ее служит в начальной школе учителем каллиграфии.