— Поедем лучше с нами на Печору. Смотрите, какая у нас бригада.
— Не могу.
Алик хотел показать свою комсомольскую путевку, но парень его остановил:
— Мы тоже едем по комсомольским путевкам.
— Но вы же едете туда, куда вас послали, а мне советуете… Нет. Поеду туда, куда послал меня комсомол, тем более что сам туда просился.
— А вы когда-нибудь работали на шахте?
— Нет. Ну и что?
— А меня вы взяли бы в свою бригаду? — спросил человек с седоватой бородой, прислушивавшийся к разговору ребят. — Что? Уже слишком стар для вас?
Ребята смотрели на него, не особенно стараясь скрыть насмешливые взгляды.
— Ну? — Пассажир вынул из внутреннего кармана такую же комсомольскую путевку, какая была у них, и повторил: — Ну?
— Батя, вы еще пионер или уже комсомолец? — спросил молодой паренек и получил за это от старшего тычок под ребро.
— Хочешь, видимо, спросить — был ли я пионером и комсомольцем? Был. Как же! — «Батя» задумчиво разгладил седоватую бороду и, чуть щуря глаза, спросил у того же паренька: — Значит, я тебе по стажу не подхожу?.. Ну, а какой у тебя стаж? Посмотри-ка в свою трудовую книжку, раз наизусть не помнишь…
Паренек смущенно опустил глаза.
— А у меня в твои годы уже была вот такая кипа грамот. А ты знаешь, что такое ударник? Ну, а что такое стахановец, слышал? А что из Котласа на Печору, куда вы сейчас едете, в наше время шли пешком, ты знаешь? — И уже обращаясь ко всем, принялся рассказывать, как корчевал на Печоре тайгу, волок на себе шпалы и рельсы, смеялся над страшными морозами и ветрами, как после прокладки железнодорожной линии Котлас — Воркута его послали на Урал, а теперь едет оттуда на новую комсомольскую стройку в Ухту.
Незаметно подошла ночь. Пассажиры уже собирались спать, но в последних двух купе все еще было шумно. Ребята не отпускали от себя пожилого пассажира, просили рассказать о том далеком времени, когда он еще был комсомольцем, уговаривали стать их бригадиром, ехать вместе с ними на Печору.
Алик не стал дожидаться конца переговоров между печорскими лесозаготовителями и пассажиром, едущим в Ухту, а вернулся к себе в купе и залез под байковое одеяло.
Среди ночи он проснулся от свежей прохлады, ворвавшейся в вагон. Кто-то, видимо, оставил открытой дверь тамбура. В окно струилось желтовато-синее сияние. Алик сел. Поезд стоял на крупной станции. По заснеженному перрону бегали люди, перекликались. Громкоговорители заспанным хриплым голосом сообщили, что поезд будет здесь стоять двадцать пять минут. Алик накинул на себя пальто и вышел из вагона.
На него налетел сильный порывистый ветер, неся с собой снежную пыль, которая в темной дали слилась с дымом маневрирующих паровозов. В небе едва виднелись звезды.
— Это вы в таком наряде едете на север? — спросила его тепло закутанная проводница в коротких валенках и шелковых чулках.
— Ну и что? — И словно девушка нуждалась в том, чтобы он успокоил ее, Алик поспешно добавил: — Я везу с собой сапоги.
— Сапоги?
— Ну да, кирзовые.
Проводница вернулась в вагон, взяла два ведра и ушла за углем.
Еще прежде чем девушка вернулась с ведрами угля, Алик почувствовал, как ему становятся тесны туфли и как холод сквозь пальто добирается до тела. Время только начало третьего — не прошло еще и половины суток, как выехали из Москвы. Когда же поезд успел так обледенеть? Скоро уже не станет видно окошек сквозь наросшую наледь.
У переднего вагона, наполовину окутанного туманом, все время кто-то расхаживал. Вот он снова остановился у ступенек, словно кого-то дожидался. Алик представил себе, что это, не иначе, стоит Шева. Он сейчас стремительно проскользнет мимо нее, запрятав голову в поднятый воротник, а мгновение спустя неожиданно вырастет перед ней, как из-под земли. Он спросит ее: «Как ты сюда попала? Я же видел тебя на перроне! Куда ты едешь?» И она ответит: «Ты знаешь, куда я еду. Я не могу иначе. Не могу! Я должна быть там, где ты!» Но ведь это сказала не Анна, это сказал Вронский. А что Анна ему на это ответила?
Как отчетливо предстала ему первая картина из «Анны Карениной» в Художественном театре!
Но как раз тогда, когда он уже собирался проскользнуть, как Вронский мимо Анны, он у ступенек переднего вагона различил солдата с винтовкой в руке. Алик тихо рассмеялся. Если бы этот парень с винтовкой знал, за кого он, Алик, принял его… Сколько раз Алик на московских вокзалах прощался с Шевой возле таких темно-серых почтовых вагонов с зарешеченными оконцами! В поднимавшемся возле почтовых вагонов шуме тележек и дрезин никто не замечал, сколько раз прощался он с Шевой и почему они снова обнимаются.