Начал Симон с того, что жену свою, Наталию, любил не меньше, чем она его, и что он не станет утверждать, будто ему удалось быстро и легко влюбить ее в себя, а Таисия, кажется, подозревает его, что он вообще так относится к женщинам, которые нравятся ему. И как Найла, наверное, думает, что ему все очень легко дается, потому он так легко ко всему и относится, и в том его слабость. Отчасти это, может быть, и так, и поэтому он до сих пор ничего, по сути, не достиг, о чем мечтал. Но к тому, что сошелся с Наталией, все это не имеет ни малейшего отношения. С Наталией было как раз наоборот. Сначала он влюбился в нее. Но, разумеется, не о том, кто из них двоих первый признался другому в любви и кто из них двоих любил сильнее, рассказывает он ей, Тае. Речь идет о чем-то совсем другом, более высоком и значительном. Таисия абсолютно права, утверждая, что во время войны немало людей изменились к худшему. В семье его жены перемены, как теперь ему ясно, начались еще задолго до войны. Он только не ожидал, что у них зайдет так далеко. Он теперь уже не уверен, не сказала ли бы ему и она, Наталия, того же, что он случайно услышал в тот раз от ее отца.
— Поверь, Тая, меня волнует не то, что у моих детей будет фамилия Зубов, а не Фрейдин. Тут дело совсем в другом. Пойми меня. Ты скажешь, что я могу сделать все как было и что у меня есть на то право. Да, я могу так сделать. Но этим уже ничего не изменишь. Если до сих пор дети, быть может, не совсем еще поняли, почему мама переписала их на свою фамилию, то при первой же моей попытке вернуть им мою фамилию она им скажет и отдалит от меня детей. Теперь скажи мне, Таисенька, как после этого жить с ней? Выходит, она стыдится происхождения своего мужа и хочет, чтобы мои дети тоже стыдились, иначе не лишила бы их моей фамилии и не дала бы свою…
— Не думаю, Сеня, что это двигало твоей женой.
— Меня не интересует, что ею двигало. Не надо забывать, что есть не только сегодня, есть еще и вчера и завтра. Говорить о том можно без конца. С тех пор как вернулся с войны, я изрядно об этом думал. Не знаю, Таисенька, как и чем у нас все закончится. Все может быть, может быть, я вернусь на Крайний Север один. — Он положил голову ей на колени, обнял ее и слегка потянул к себе: — Ты бы поехала со мной?
— Я тебя не понимаю.
— Ну, если выйдет так, что я останусь один… Ты бы поехала со мной? Тебя это удивляет? Я никого не любил, как тебя. Я лишь сейчас это как следует понял.
— Тебе кажется.
— Нет, не кажется, — он крепче притянул ее к себе и коснулся губами ее теплой открытой шеи.
Таисия отвернула лицо и высвободилась из его рук.
— Не знаю, Сенечка, любил ли ты кого-нибудь в жизни. Если да, то только ее одну, свою Ханеле.
— Я тоже так думал. Еще долго, после того как мы с ней расстались, я так думал. Будь так, как ты говоришь, то как мог бы я… Или не веришь, что я любил тебя? Мне кажется, сейчас я люблю тебя еще сильней, поверь мне.
— Тебе кажется. Кроме своей Ханеле, ты никого больше не любил. Ты и сейчас ее любишь.
— С чего ты взяла?
— Будь это не так, ты не приехал бы ее искать.
— Я ищу своего мальчика. Конечно, я был бы счастлив, отыщись и Ханеле. Но она для меня всего лишь мать моего первенца, единственного моего наследника.
— Не понимаю. Почему единственного? У тебя ведь, ты сказал, еще двое детей.
У Симона чуть не вырвалось: «Трое детей!» Но что мог рассказать он Таисии о среднем своем сыне, о Сервере, если никогда не видел его и не уверен, увидит ли его вообще когда-нибудь, поскольку дал Найле слово не приезжать в город, где она живет, покуда сама не позовет его. А она не давала знать ни о себе, ни о сыне. Из одного-единственного письма, полученного Симоном от Найлы задолго до войны, он знает лишь, что Сервер очень похож на него и что у их сына не только другая фамилия, но и другое отчество. Но все равно Сервер для него такой же, как и все остальные дети. Никакой разницы между ними он не делает. Все ему одинаково дороги, всех он одинаково любит. Называя Даниеля своим единственным наследником, он хотел лишь сказать, что Даниелка, если тот жив, всецело принадлежит к Фрейдиным. У них обоих, у него, Симона, и у его сына Даниеля одна фамилия, та же самая, что была у отца его и у деда…
— Почему, скажи, Даниелка — твой единственный наследник? — переспросила Таисия, не дождавшись от Симона ответа. — Разве остальных своих детей ты любишь меньше?
— Как может такое прийти тебе в голову? Они все одинаково дороги мне, я всех одинаково люблю.
— Тогда выкинь из головы эту историю со сменой фамилии. Забудь ее.