— А мне кажется, — обратилась доктор к сестре, показывая на пыльный подоконник, — что она и вчера тут не убирала.
— Не может быть. Пойду и позову ее.
— А как у вас с лишним весом? — спросила у него доктор, когда старшая сестра вышла из комнаты.
— Мне уже удалось малость сбросить.
— Малость — не годится. Вам нужно похудеть как следует, ходить больше. Для вас это лучшее лечение.
— Зинаида Игнатьевна, у меня уже ноги болят от ходьбы. Я сегодня уже был на большом горном седле. Меня затащил туда художник.
— Какой художник? — спросила доктор, не совсем беря в толк, о ком речь.
— Мой сосед Александр Наумович Гарбер… Он вас очень точно нарисовал.
— Меня?
— Ну да, я вас сразу узнал. Портрета он еще не закончил, говорит Гарбер. Но все равно узнать вас легко. Правда?
Зинаида пожала плечами.
— Я ведь не видела портрета, как же я могу сказать?
— Еще не видели? — спросил в крайнем удивлении Роман. — Как так? Не понимаю. Хотите взглянуть? — Он полистал альбом и нашел ее портрет.
Зинаида лишь мельком успела взглянуть на рисунок. В палату вернулась сестра в сопровождении уборщицы — молодой белокурой женщины с заспанным лицом. Роман закрыл альбом и удалился из комнаты. Ему не хотелось присутствовать при том, как доктор будет делать разнос уборщице.
Назад в комнату Роман вернулся, когда доктор в сопровождении сестры и уборщицы перешла в соседнюю палату.
Об обходе Роман рассказал Гарберу после завтрака, в большом шумном вестибюле столовой.
— Кто просил вас показывать ей рисунок? Я вас, кажется, не просил, — упрекнул в огорчении Александр своего добродушного соседа. — Я вам сказал, что портрет еще не закончен. Кто показывает наполовину сделанную работу?
— Я сказал, что он еще не закончен, — оправдывался растерянный Зайцев, — но он все равно ей понравился.
— Откуда вы знаете?
— Я видел, как она смотрела на него.
Огорчение Гарбера тут же прошло:
— Так вы говорите, что портрет ей понравился?
Из слов Зайцева Гарбер понял, что Зинаида зашла к ним в комнату не случайно. Она наверняка надеялась застать его там в этот утренний час. Зачем это ей понадобилось? Напомнить, что вчера вечером запретила ему встречаться с ней за пределами санатория, или передать, что она сегодня и завтра свободна и он может принести к ней домой портрет, набросанный по памяти? Но Роман, показав ей рисунок, отнял у него возможность воспользоваться им. А быть может, оно и к лучшему, что все так случилось, а он рассердился на Зайцева и чуть было не рассорился с ним. Зинаида, которая, как она сама призналась, не очень-то верит людям, теперь убедилась, что он ее не обманывал. Теперь-то, хочет он думать, она не откажется позировать. Если удастся раздобыть в здешних магазинах масляные краски, он сделает ее портрет не карандашом и не в альбоме, а напишет маслом на полотне. И самое подходящее место для этого — садик.
Заметил этот садик Александр вчера вечером, возвращаясь в санаторий. Ему нужно сегодня же с ней договориться. Откладывать нельзя. Чутье его редко когда обманывало. Во всяком случае, он сделает так, чтобы и в этот раз оно его не подвело. Предчувствие, что он вернется домой не один, не покидало его, подсказывало, что те часы, когда будет писать ее портрет уже не по памяти, могут круто изменить всю его жизнь.
О том, что подобное может произойти с его соседом, Зайцев догадался не столько тогда, когда увидел в альбоме Гарбера набросок портрета Зинаиды, а когда рассказывал ему об утреннем ее посещении и о том, что она задержалась у них в комнате дольше, чем где-либо еще. Но если бы Гарбер открыл Роману, да в той же мере, как и себе, что с ним происходит, то Роман Васильевич наверняка заверил бы его, что предчувствие на этот раз его обманывает. Гарбер не только уедет отсюда один, несмотря на то что он вольная птица, но уедет отсюда еще раньше, чем Борис Борисович.
Тем не менее Роман, хотя и предвидел, чем все кончится для его соседа, не отказался сделать ему одолжение, пойти и разведать, не ушла ли еще их доктор. Узнав, что Зинаида в санатории, что она на совещании у главного врача, Александр обрадовался, и не столько тому, что сможет еще сегодня договориться, чтобы она позировала ему. Не придумывала она, стало быть, вчера, что будет сегодня очень занята.
Совещание у главного врача закончилось, когда в темно-голубом небе кое-где стали показываться звезды, а в широких окнах столовой на втором этаже корпуса зажглась большая хрустальная люстра, ярким светом всех своих лампочек приглашая отдыхающих санатория на ужин к всегда по-праздничному накрытым столам.