Имя Касем ассоциируется с одним из имен (кунья) Мухаммада — Абу Касем (букв, «отец Касема»), по имени сына, умершего во младенчестве.
Заимствуемый из священных книг материал Махфуз перерабатывает соответственно превращению религиозных персонажей в «сынов нашей улицы», героев народного предания, сохраняя в то же время житийную канву, облегчающую «узнавание» прототипов. Моисей, например, ставший Габалем, воспитывается супругой управляющего имением, которая находит его в луже дождевой воды (дочь фараона, согласно Ветхому Завету, находит Моисея в корзине на берегу Нила). В юности, рассорившись с приемным отцом, он бежит (как Моисей в землю Мадиамскую) на гору Мукаттам, где встречает у колодца дочь фокусника — укротителя змей (в Библии дочь первосвященника Мадиамского). История гибели конницы фараона в волнах Красного моря превращается в историю устройства Габалем западни (глубокого рва, наполненного водой), в которую попадают футуввы.
Таким же образом символически осмысляется и евангелическая история Иисуса Христа, и Сира пророка Мухаммада.
Герой последней части романа Арафа (его имя — производное от арабского корня «арф» — «знать») воплощает не определенный личностный прототип, а отвлеченное понятие — науку, знание, которое приходит на смену религиозной вере.
В «Преданиях нашей улицы» Нагиб Махфуз продолжает размышлять над той же религиозно–философской проблемой взаимоотношений между наукой и верой, которая породила острый конфликт в сознании автобиографического героя его «Трилогии», младшего сына купца Абд аль-Гаввада, Кемаля. Махфуз пытается снять неразрешимость противоречия, сделав науку преемницей религии в деле справедливого устроения общества. Историю возникновения иудаизма, христианства и ислама он изображает как результат деятельности великих личностей, движимых жаждой справедливости и желанием дать людям счастливую жизнь.
Образ Габалауи, могучего, великодушного, но и безжалостного Творца, прародителя всех живущих на земле, события, связанные с изгнанием из Большого дома сначала Идриса, а затем и Адхама, с отречением отца от своих детей, раскрывают мировоззренческую позицию Махфуза как деизм с его религией разума. Он признает созидательную, творческую роль божественного начала, вдохнувшего в свои творения душу и наделившего их разумом. Именно разумность, образованность Адхама заставляют отца нарушить традицию и передать управление имением ему, младшему сыну, а не старшему, Идрису. Этим изначальным признанием разума в качестве главного достоинства человека предопределяется признание силы и величия науки как детища человеческого разума, а также реализуется логическая связь всех частей романа, позволяющая поставить Арафу в один ряд с сыновьями и потомками Габалауи, то есть сделать науку преемницей религии в деле установления справедливости.
Но, создав человека разумным, Творец требует, чтобы тот жил, руководствуясь собственным разумом, и не желает вмешиваться в его дела, тем более помогать ему, предоставляя самому сполна расплачиваться за совершаемые ошибки. Сама «посланническая» сторона деятельности Габаля, Рифаа и Касема изображается в романе скорее как результат их собственной внутренней веры в то, что они действуют с благословения Габалауи. Обстоятельства «явления» Габалауи каждый раз описываются так, чтобы оставить читателю возможность предположить, что оно имело место во сне или в воображении героев.
Ограниченными оказываются и результаты их социально–реформаторской деятельности. Установление каждым справедливости и имущественного равенства среди жителей «нашей улицы» не имеет под собой другого фундамента, кроме его личной власти и авторитета, и вновь неизбежно нарушается после смерти героя. Снова появляются богатые и бедные, власть захватывают сильные, восстанавливается прежний порочный порядок.
Тем самым утверждается смелая для тех условий, в которых писался роман, мысль об исчерпанности и безрезультатности социально–реформаторской роли религии. По этой причине в Египте роман до сих пор не опубликован отдельной книгой. Но смерть бога, невольным виновником которой стал Арафа, вызывает в сознании человека мучительные вопросы, над которыми в свое время ломали голову герои Достоевского, о вседозволенности и о нравственных критериях, регулирующих отношения людей. Ибо наука, понимаемая Махфузом как способность человеческого разума осваивать материальный мир и ставить его ресурсы на службу человеку, сама по себе вне нравственности. Подчинение человеком природы и научно–технический прогресс не могут решить проблему справедливого социального устройства, гарантировать людям счастье.
Трагическая судьба Арафы уточняет смысл социальной и нравственной философии Махфуза, указывает дальнейшее направление в поисках критериев нравственности и путей воплощения в жизнь идеи справедливости: и то, и другое должно быть непременно увязано с интересами народа.
Народ играет в романе в основном пассивную роль и поднимается на борьбу за свои права, лишь увлекаемый призывом героев. Рефреном к каждой из частей романа звучат слова повествователя о «короткой памяти» жителей улицы, об их «неумении сохранить то, что добыто героями». Но в финальной части интонация повествователя меняется, и последние строки романа воспринимаются как свидетельство веры автора в потенциальные силы народа и в грядущее торжество разума и справедливости.
В «Преданиях нашей улицы» не только отражено крушение веры в общественно–преобразующую роль религии, но и подвергается критике идея личной власти как принцип общественного устройства. В основе Критики лежат представления Махфуза о двойственной природе человека, об извечной борьбе в нем низменного, материального, и высокого, духовного, начал и наблюдения писателя над опытом общественной жизни Египта. Созданный им в романе «Фивы борются» идеальный образ правителя не имел никакой реальной основы в действительности монархического режима. Послереволюционный режим, запретивший деятельность всех политических партий, в том числе «Ваф–да» — массовой мелкобуржуазной партии, которой сочувствовал Махфуз, также вырисовывался как режим личной власти. Не остались не замеченными писателем и события, связанные с разоблачениями культа личности в Советском Союзе.
Призыв помнить об интересах народа был обращен в романе непосредственно к сегодняшнему дню. Ради этого был предпринят экскурс в историю человечества, найдена параболическая форма движения мысли, углубляющейся в даль прошлого, с тем чтобы вернуться в сегодня более весомой и доказательной. Нагиб Махфуз использует прошлое в качестве аргумента в споре о настоящем, о совершающемся непосредственно перед его глазами. Видя источник справедливой власти в народе, он связывает перспективу установления социальной справедливости с приобщением народа к научному знанию, что должно сделать его активной общественной силой, т. е. в известной мере остается на почве просветительской концепции. Он оставляет открытым вопрос о том, когда же наступит «светлое завтра». Проблема времени решается в романе не в историческом, а в эпическом ключе, в соответствии с поэтикой народного романа.
Своеобразие «Преданий нашей улицы» связано с тем, что роман писался в переломный момент египетской истории. Ближайшие годы должны были определить перспективу на будущее, и поиски путей общественного развития совершались в атмосфере острой политической и идеологической борьбы. Будучи итоговым по отношению к предшествующему жизненному и творческому опыту Махфуза, роман аккумулирует в себе и те идеи, которые определили отношение писателя к действительности в следующем, новом цикле его романов, созданном в 60–е годы.