— Благословенное место, — вставил Мицкевич. — Пока и поскольку речь идет о его целебных источниках, я преисполнен восхищения. Кроме того, мне было занятно наблюдать, как заботливо там хранят память нашего великого здравствующего современника. Правда, в последний раз он, кажется, отдал предпочтение Мариенбаду. Я лично это вполне могу понять, главным образом потому, что в Карлсбаде меня жестоко донимает застоявшийся воздух.
Соре приложил палец к губам.
— Вы предупреждены, мосье! — проговорил он быстрым шепотом.
Мицкевич покраснел, а малышка Паппенхейм навострила уши.
— Воздух ущелья? — переспросила она, делая вид, будто решительно не понимает, о чем речь.
Вместо Мицкевича ей ответил Соре:
— Ну еще бы, кто вырос среди необозримых русско-польских равнин, тому, естественно, не хватает воздуха в окруженной лесами долине Карлсбада.
— Что никак не умаляет достоинств этого края, — подхватил Мицкевич, но внезапно отступил на шаг, поставил свои бокал на ближайший столик, стиснул руку маленькой фрейлейн и спросил, указывая на укрытую шотландским пледом тощую фигуру какого-то мужчины, который стоял в салоне, спиной к ним, и оживленно с кем-то разговаривал.
— Боже мой, а этот как сюда попал?
— Как? — в свою очередь удивилась фрейлейн Паппенхейм. — Вы знаете мистера Шервуда?
От Соре не укрылось, что на лице Мицкевича промелькнуло выражение сильнейшей неприязни, однако он превозмог свое любопытство.
— А пить вы разве не будете, дорогой друг? — И снова подал Мицкевичу бокал, успев заметить, как у того дрожит рука. — Это божоле, мой дорогой. Великий здравствующий современник — если воспользоваться вашим выражением — знает толк в винах.
— Благодарю, — сказал Мицкевич и, не отводя взгляда от Шервуда, тихо спросил у фрейлейн фон Паппенхейм: — Этот господин уже давно в Веймаре?
— Странно, — отвечала Паппенхейм. — Разве вы его раньше не замечали?
— А какова цель его приезда?
— Гете. — Голос фрейлейн Паппенхейм выразил удивление. Она словно хотела спросить: неужели в Веймар можно приехать с другой целью?
— Большой мир очень тесен, — заметил Соре. — А Веймар — это своего рода микрокосм. И наше главное светило обладает магнетической властью. Если подумать, кого только не встретишь сегодня вечером на этом тесном пространстве! Поляки, русские, французы, англичане, немцы, бельгийцы, швейцарцы… вон тот господин с едва наметившимся брюшком — к нему как раз обращается его превосходительство, — угадайте, кто он такой? Знаменитый Кетле, директор брюссельской обсерватории, он нарочно прибыл ко дню рождения Гете да еще в сопровождении очаровательной супруги…
Паппенхейм обратилась к Мицкевичу:
— Что с вами? У вас такое мрачное лицо.
Мицкевич вытер платком лоб.
— Прошу прощенья, тысячу раз прошу прощенья, — быстро проговорил он и чокнулся с Паппенхейм, а Соре последовал его примеру.
— Ведь не из-за этого же мистера Шервуда? — полюбопытствовала Паппенхейм.
— И да и нет, — замялся Мицкевич.
— Экстравагантная личность, — выкладывала Паппенхейм, — однако привез рекомендации ко двору. Полюбуйтесь на его костюм. Но очень подходит к случаю. Но поскольку он ничего другого не носит, у меня есть основание подозревать, что это — его единственный костюм.
— Знаменитый английский сплин, — заметил Соре.
Мицкевич вдруг разозлился. Он сказал:
— Диву даешься, до чего люди снисходительны, едва речь заходит о жителях британских островов, хотя по отношению ко, всем прочим они далеко не столь щепетильны… При чем тут сплин? Я бы сказал: дурное воспитание, высокомерие и отсутствие воображения.
— Ради бога, не вздумайте повторить это при Оттилии, — воскликнула фрейлейн фон Паппенхейм.
— Его превосходительство тоже едва ли вас поддержит, — со смехом добавил Соре. — Во всяком случае, веймарские представители сильного пола…
— А теперь признайтесь, чем вас так раздражает мистер Шервуд? — Паппенхейм не могла долее удерживаться.
Мицкевич ответил не сразу. Наконец он все же сказал с нажимом:
— Желаю только, чтобы его присутствие не осквернило святость здешних мест.
Паппенхейм испуганно покосилась на Шервуда, по-прежнему стоявшего спиной к ним.
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что сказал, — коротко ответил Мицкевич.