У тропки, где сворачивать к Ларсу, стоял калека со своим возком. Он за последнее время основал два «филиала» и торговал жидким подслащенным пивом по всему острову.
Калека что-то сказал ей своим лягушачьим голосом. Тине подняла глаза к ясному небу, воздух был свеж и тепел, птицы пели.
— Да, Нильс, да, да, конечно, — ответила Тине высоким, чистым голоском и побежала дальше, к Ане.
Ане сидела за столом — двое детей ее возились на полу — и набивала мешочки медными шиллингами.
— Барыши подсчитываете? — спросила Тине.
— Да, — отвечала Ане. — Благодарение богу — все с пива.
Тине запустила руки в гору сальных монеток.
— Вот здорово, — продолжала она радостным голосом. — И, повернувшись лицом к окну, добавила: — Вот только дышать у вас нечем.
Она сделала глубокий выдох, хотела распахнуть обе створки, но окно оказалось заколочено.
— Как можно в такую пору сидеть с закрытыми окнами? — удивилась Тине, выдергивая гвозди своими проворными руками. — Вот так!
В комнату ворвался свежий воздух и запахи пробудившейся земли. Тине так и осталась у окна. Под высоким небом задорно и лихо перекатывались военные сигналы.
— Сегодня должен вернуться лесничий, — сказала Тине задумчиво и протяжно.
Ане ее не слушала.
Она всем телом навалилась на стол, пересчитывая столбики монет. Пальцы и меловые черточки помогали ей не сбиться со счета.
Один из малышей нашел оброненный шиллинг, ни за что не хотел выпустить монетку из рук и громко заревел, когда Ане все-таки отняла ее.
— Иди ко мне, — сказала Тине, подхватив малыша на руки, и несколько раз обежала с ним комнату.
Малыш смеялся, а Тине поднимала его все выше.
— А потом пруссаков бей, а потом пруссаков бей, — напевала она и в такт подбрасывала ребенка к потолку.
Наконец она утихомирилась и села к открытому окну, не спуская малыша с колен.
Ане все считала свои медяки.
— Какое сегодня высокое небо, — сказала Тине, неотрывно глядя вверх.
Сигналы полков, выступающих на позиции, замерли вдали, солнце клонилось к закату.
Тине рывком опустила малыша на пол.
— Вот и они, — сказала она, вставая.
Ане по-прежнему ничего не слышала. Но за холмом уже раздавались шаги солдат, возвращавшихся с позиций.
— Они поднимаются на холм, слышишь?
— Ага, — равнодушно отозвалась Ане.
Тине все слушала, а полк все приближался, теперь он тяжело и устало спускался с холма.
— Они не поют, — сказала Тине, понизив голос, и склонила голову к цветам на подоконнике. Смутное предчувствие беды охватило ее.
— Да, это они, — сказала Ане, насилу оторвав взгляд от своих шиллингов.
Первые шеренги уже проходили мимо окна, осунувшиеся и мрачные. Офицеры шагали впереди, и даже под слоем пороховой копоти видно было, как бледны их лица. Шеренга шла за шеренгой в угрюмом молчании, никто даже не кивнул в сторону знакомого домика.
— Какие они тихие, — сказала Ане.
Тине, пригнувшись, укрылась за цветами, потом она снова выпрямилась во весь рост.
Это он… она увидела его… Он такой же бледный и молчаливый, как все остальные… нет, он не повернул головы, не заметил, что она стоит у окна, он шагал устало, как все остальные… и прошел мимо, как все остальные.
Прошли все, смолкли шаги, теперь слышался только пронзительный голос калеки, да время от времени громыхал случайный залп, словно салютуя заходящему солнцу.
— До свидания, — промолвила Тине уже от дверей и пошла обратно через поле. Но вдруг, полная предчувствием беды, непонятно почему охватившим ее, она сказала себе:
— Сколько он выстрадал, — и улыбнулась от счастья при мысли, что утешит его, утешит и приголубит.
Она побежала со всех ног, не разбирая дороги. Она не заметила, какая тишина стоит в усадьбе, хотя двор полон солдат, не заметила, что дом словно вымер, хотя там собрались все офицеры.
Она пробежала мимо Софи, которая сидела на чурбаке и плакала тихо, без слов, и кинулась к себе в комнатку, где благоухали зеленые ветки ясменника, а на подоконнике стояли анемоны, голубые, недавно сорванные.
Она вытащила припрятанную скатерть в звездочках и накрыла ею столик. Она расставила тарелки и разложила приборы и проверила, в порядке ли его любимое блюдо, которое она приготовила вчера поздно вечером, когда все в доме уже спали, она достала рюмки, из которых он будет пить.