— Ты куда? — спросила она.
— Туда.
Тине, не задерживаясь, помчалась дальше. Тинка долго стояла и глядела вслед, покуда Тине не скрылась за прудом.
Она пронеслась через сад, ворвалась в дом, обежала все комнаты, чтобы еще раз увидеть их. Она хотела быть здесь.
— А они уже ушли, — хныкала Софи, бегая за ней по пятам и повторяя одни и те же слова в разных комбинациях.
Тине села на его место за письменный стол, перед лампой.
— Они ушли, — плакала Софи, усевшись напротив нее на диван. — Господи, ушли они.
На раскрытом бюваре лежало письмо. Тине прочла дату: «Апреля 16-го дня».
— Один бог знает, кому из них через час придется встретить свою смерть, — рыдала Софи.
Тине перевернула первую страницу. Едва ли она сама понимала, что читает. А письмо она знала и без того. В нем были все те слова из прежних писем, которые так часто перечитывала ей фру Берг. Здесь каждая фраза звучала по-прежнему, здесь в каждой строчке стояли прежние слова, обращенные к фру.
И под хныканье Софи Тине Бэллинг тяжело уронила голову на стол лесничего.
Выходит, он просто взял ее — взял по мимолетной прихоти.
…Сумерки растекались по комнате. Софи задремала в своем углу.
Страшно, куда страшней, чем раньше, грохотали пушки. В хлевах протяжно ревели напуганные коровы, — точь-в-точь как на пастбище, когда в середину стада ударит молния.
Тине стояла на коленях, прижавшись щекой к неоконченному письму. Она почувствовала какое-то теплое прикосновение: это Аякс и Гектор легли возле нее на коврик.
Они и лизали ее руки.
Перед школой остановилась карета его преосвященства. Епископ приехал проведать старого Бэллинга.
Немного спустя он прошел мимо склонившейся перед ним мадам Бэллинг и хотел уже снова сесть в карету, но тут какой-то офицер высокого звания промчался через площадь, сопровождаемый двумя адъютантами.
Офицер спешился, и, обменявшись приветствиями, они вместе с епископом прошли на кладбище.
С холма над «Райской аллеей» они поглядели на запад.
— Отходим? — спросил епископ.
— Нет, остаемся, — отвечал офицер. — Хотят, чтоб мы остались. — Голос офицера был странно отчетлив, взгляд устремлен в сторону шанцев.
Епископ не сразу ответил, только губы его чуть дрогнули.
Потом он сказал:
— Да, эти люди сознают всю глубину своей ответственности.
Некоторое время оба молчали.
Солнце клонилось к западу, опускаясь в багряную красноту, словно холодное небо впитало всю пролитую на земле кровь.
Потом оба повернулись и, почти не разговаривая, проделали среди могил обратный путь.
Епископ уже ступил на подножку своей кареты, а офицер все еще не выпускал его руки.
Наконец епископ пробормотал: «Прощайте», — и карета тронулась.
Над площадью утекало время. Солдаты приступом взяли трактир. Солдаты изнывали от жажды.
И снова все стихло.
Только из дверей трактира доносился пронзительный голос мадам Хенриксен. Она никак не могла докликаться своих служанок, хотя крик ее был слышен даже в лесничестве.
…Гром орудий по-прежнему сотрясал ночной мрак.
В запертую уже дверь школы постучали.
— Это я, — сказала Тине.
Мадам Бэллинг открыла, и дочь темной тенью проскользнула в дом.
Ночь проходила, занимался день.
Дело шло к полудню, когда на площади стало известно, что начался штурм Дюббеля.
X
…До поздней ночи они слышали стоны раненых, которых провозили мимо, в Херупхав. В ночной тишине каждый стон раздавался особенно громко.
Потом все стихло.
Настал день. Площадь казалась вымершей. Кузня была пуста, кузнец не занимался нынче своим делом, и никто не открывал запертых дверей трактира.
Мадам Бэллинг и Тине сидели, закутавшись в платки, сидели молча час за часом и глядели друг на друга. Порой мадам Бэллинг вставала со своего места в углу и принималась бродить по комнате, как занемогшее животное.
— Есть не хочешь? — спрашивала она.
— Нет, спасибо.
Мадам Бэллинг снова садилась. Бэллинг не спал. Слова его сливались в неразборчивый лепет, он пытался нащупать свой молитвенник, Тине взяла книгу и начала читать изречения, которых он больше не понимал, а она не слышала.
Отец снова задремал. Еще много раз вставала мадам Бэллинг и без всякой цели металась по комнате.
— Ты не хочешь сходить в лесничество? — спрашивала она.
— Зачем? — отвечала Тине все тем же безразличным голосом. И снова они сидели в своем углу.