— Ну, тебе пожалуй, не мешает отдохнуть, — сказал он. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Утром Катинке стало хуже. Доктор навещал ее теперь по два раза в день.
— Тьфу черт, вот история, — говорил Бай. — Во время дня рождения она держалась молодцом, доктор.
— Да — но больше она уже молодцом не будет, господин Бай, — сказал доктор.
Он запретил кому бы то ни было навещать Катинку. Ей нужен полный покой.
Трактирщица госпожа Мадсен знала об этом. Но неужто нельзя потешить больную и поболтать с ней — небось лежит одна в потемках и утирает слезы.
Мадам Мадсен подощла к кровати Катинки.
В комнате с опущенными занавесями было темно.
— Кто там? — спросила Катинка с подушек.
— Я, — сказала мадам Мадсен. — Трактирщица Мадсен.
— Здравствуйте, — сказала Катинка и протянула ей пышущую жаром руку.
— Ох, какая у вас рука — кожа да кости, — сказала мадам Мадсен.
— Да. — Катинка чуть-чуть шевельнула головой на подушке. — Мне что-то нехорошо.
— Хорошего мало… что и говорить, — сердито сказала мадам Мадсен. Она всматривалась в темноте в похудевшее лицо Катинки.
— Вот до чего доводят пирушки, — сказала она.
— Наверное, я немного устала…
— Еще бы не устать, — сказала мадам Мадсен тем же сердитым голосом.
Чем дольше она сидела в этих печальных сумерках и глядела на несчастное, бледное личико на подушках, тем сильнее распирал ее гнев.
— Да, хорошего мало, — повторила она. — Но ему поделом. И в ярости она рассказала все: про Бая, и про свою служанку, и как давно все это тянется…
— Впрочем, и Густа тоже кое-чем поплатилась… Катинка сначала не поняла… она была такая вялая, ко всему безучастная.
И вдруг ее словно озарило, — широко открытыми глазами она уставилась в лицо мадам Мадсен.
— И вот ради такого аспида женщина себя вгоняет в гроб, — сказала мадам Мадсен.
Она помолчала, ожидая, что скажет Катинка. Но Катинка лежала молча. Только две слезинки скатились по ее щекам.
— Ну, ну, не надо, — сказала мадам Мадсен совсем другим тоном. — Я тоже хороша, дура этакая.
И мадам Мадсен удалилась.
— Мария, — сказала Катинка. — Открой занавески, пусть будет светло.
Мария раздвинула занавеси, дневной свет залил постель Катинки.
— Вы плачете, фру? О чем? — спросила она. Катинка повернулась к свету.
— Болит грудь? — спросила Мария.
— Нет, нет, — сказала Катинка. — Мне хорошо. Она плакала беззвучными отрадными слезами.
Потом слезы иссякли, и она лежала неподвижно, с несказанным миром в душе.
Настали последние дни золотой осени. По утрам яркое солнце затопляло кровать Катинки. Она предавалась сладким грезам, и руки ее тихо поглаживали нагретое солнцем одеяло.
— Фру так хорошо выглядит, — говорила Мария.
— Я и чувствую себя хорошо. — Катинка кивала, не открывая глаз, и снова тихо лежала в лучах солнца.
— Завтра я встану, — говорила она.
— А вы и впрямь теперь можете, фру… Катинка обернулась к окну.
— Словно лето вернулось, — сказала она. — Если бы только я могла завтра встать…
Она все время твердила об этом: только бы встать. Спуститься к беседке под бузиной.
— Какая она сейчас, бузина? Листья еще не опали? А розы? А вишни?.. Как она цвела, вишня, в прошлом году…
— Когда фру уезжала, все соседи наварили варенья, — сказала Мария.
— Вокруг было белым-бело…
Катинка все время вспоминала о саде. И каждую минуту говорила:
— Как ты думаешь, он мне позволит, разрешит мне… — Наверно, если выдастся солнечный день…
Доктор не явился, и после обеда Марии пришлось самой отправиться к нему.
Уже стемнело, а Мария все не возвращалась. Катинка лежала, не зажигая света. Она звонила в маленький колокольчик у кровати.
— Еще не приходила? — спрашивала она.
— Да ведь пока она дойдет туда, пока обратно, — говорил Бай.
— Как долго, — говорила Катинка. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем.
Она прислушивалась к каждому скрипу двери.
— В кухне открылась дверь, — говорила она.
— Это метельщик.
— А ее все нет, — говорила Катинка.
— Этак ты опять захвораешь, — говорил Бай.
Она притихла, больше не звонила и ни о чем не спрашивала. Потом услышала, как Мария открыла дверь конторы. Катинка с бьющимся сердцем замерла под одеялом, но не произнесла ни слова.
— Что он сказал? — спросил Бай из конторы.