Бай дочитывал газету, и Луиса-Старшенькая садилась за фортепиано. Под конец она всегда играла одну из Катинкиных пьес.
— Наша милочка любила ее играть, — говорила вдова и бросала взгляд на портрет Катинки — он висел над диваном под зеркалом в венке из бессмертников.
— Да, — говорил Бай. И складывал руки. У огонька, пропустив стаканчик грога, он всегда разнеживался при мысли о своей «утрате».
Вдова его прекрасно понимала.
— Но у нас остается светлая память, — говорила она. — И надежда на свидание.
— Конечно.
Бай смахивал слезинки двумя пальцами.
Ему наливали второй стакан грога, и начинался разговор о «дорогой покойнице».
Старушка Иенсен сидела в темноте у своего окна — она хотела услышать, как Бай будет уходить.
Старушка Иенсен теперь частенько наведывалась в пасторскую усадьбу.
— Вдова Абель и ее дочери не хотят, чтобы им мешали, — говорила старушка Иенсен.
В первые недели после похорон фрекен Иенсен была частым гостем на станции.
— Женщина всегда старается помочь чем может, — говорила она мельничихе.
— Понятное дело, — отвечала мельничиха.
Фрекен Хелене вытягивала ноги и рассматривала свои войлочные туфли.
— А милая Катинка, — после смерти Катинки фрекен Иенсен стала называть ее по имени, — милая Катинка так его избаловала.
Фрекен Иенсен взяла на себя нечто вроде верховного надзора за домом Бая.
— От служанки много ли проку, — говорила она.
По окончании уроков она являлась на станцию с плетеной корзиной и мопсом. У Бель-Ами завелась теперь собственная корзина возле печи.
Фрекен Иенсен бесшумно ходила по кухне и готовила Баю его любимые блюда.
Накрыв на стол, она надевала пальто. Бай просил ее всенепременно остаться и перекусить с ним за компанию.
— Ну что ж, если вам приятно, я останусь, — говорила старушка Иенсен.
— Все-таки живой человек в доме, — скромно добавляла она.
Мопса снова укладывали в корзину и садились ужинать.
Старушка Иенсен не навязывалась с разговорами. Она просто всем своим видом выражала молчаливое сочувствие, а Бай накладывал себе любимые кушанья. К нему мало-помалу возвращался аппетит.
После ужина они играли в пикет, изредка обмениваясь двумя-тремя словами.
В десять часов фрекен Иенсен собиралась восвояси.
— Я была на могиле, — говорила она. — Отнесла цветочки. Фрекен Иенсен присматривала за могилой.
Мопс повизгивал по дороге домой. Но фрекен Иенсен не брала его на руки.
Она была поглощена своими мыслями. Фрекен Иенсен подумывала о том, чтобы продать школу.
Ей гораздо больше подошло бы место, где дама с образованием чувствовала бы себя хозяйкой дома.
Однако в последние два-три месяца фрекен Иенсен стала редким гостем на станции.
Она не из тех, кто любит навязываться.
Но фру Абель она просто не может понять.
По вечерам фрекен Иенсен сидела у окна, чтобы удостовериться, удалось ли Баю вообще вырваться домой.
— А о могиле забочусь я, — говорила она мельничихе.
— Носит этих девиц нелегкая, так и вьются под ногами. — Кьер обмахивался шляпой в конторе, точно отгонял мух. Мимо него только что прошмыгнула в дверь Луиса-Старшенькая.
— Так и вьются, черт их дери, — сказал Кьер.
Кьер собирался в Копенгаген и уговаривал Бая поехать с ним.
— Тебе полезно, старина, ей-богу, во как полезно… Проветриться… Не сидеть бобылем… Сразиться в кегли, — говорил он.
Бай никак не мог решиться…
— Понимаешь — еще так мало времени прошло… А впрочем, проветриться, пожалуй, следует…
Через неделю они собрались. Фру Абель с Луисой уложили его чемодан.
Поезд тронулся, Бай откинулся на спинку сиденья и поиграл бицепсами.
— Далеко собрались? — спросил Нескромный. Они увидели его из окна на какой-то промелсуточнои станции. — Холостяцкая вылазка… Два бравых молодца… — Нескромный засмеялся и прищелкнул языком.
— Да вот, решили прокатиться — тряхнуть стариной, — сказал Бай. Он хлопнул Кьера по коленям и повторил — Тряхнем стариной, а, дружище…
Поезд тронулся, они замахали Нескромному, а он что-то кричал им вслед.
Они вдруг сразу развеселились, стали сквернословить и похлопывать себя по ляжкам.
— Стало быть, привелось еще разок, еще один разок, — говорил Бай.
— Однова живем, — говорил Кьер.
— Сыны Адама, дружище Кьер, — подтверждал Бай. Они смеялись и болтали. Кьер был доволен.
— Вот теперь я тебя узнаю, — говорил он. — А то нашел занятие — протирать штаны «у огонька»… Но теперь я тебя узнаю.