Когда о них стала судачить вся деревня, Зуза сказала Павлу:
— Нам надо о свадьбе подумать…
— Да уж как-нибудь уладим это дело, Зузочка, не беспокойся!
Он обнял ее и крепко прижал к себе. Заглянув в ее голубые глаза, он ожидал увидеть доверие к себе, но встретил тревогу. Она схватила его за руки и глухим от волнения голосом шепнула:
— Это надо… как можно скорей!
Павол в недоумении не нашелся что сказать. Выдержав паузу, она продолжала, захлебываясь быстрой речью:
— Завтра же пойду к старосте за свидетельством.
— Завтра же?.. Почему завтра? — наконец пришло ему в голову поинтересоваться.
Его правая рука, обнимавшая Зузу, скользнула по ее теплому плечу. Зуза прильнула к Павлу всем телом, всем, что было любящего в ее женском естестве.
— А ты не знаешь?
— Ну, говори…
— Ведь уж, поди… три месяца!
В первый момент его ошеломило. Ребенок? Вопрос вырос перед ним, как гора, и был настолько неожиданным, что Павол не мог сразу собраться с мыслями. В самом деле… Ведь он даже не подумал об этом. Зузу он любил, ради Зузы готов на все, но ребенок… Уж больно не ко времени. Ни свадьбы, ни даже официальной справки о смерти Марека, ни развода — и вот Зуза уже носит под сердцем плод его любви. Пройдет месяц, два, и люди станут показывать на нее пальцем, шептаться и отравлять ей жизнь… Нет, не бывать этому! Никто не посмеет ее обидеть! Он что было мочи прижал Зузу к себе, порывисто запрокинул ей голову и поцеловал, а потом, словно лаская ее каждым своим словом, сказал:
— Сходи к старосте, Зузочка, сходи! Если можешь, пойди завтра же. Жалко, мне надо в Витковице… я бы сам все уладил у старосты.
Зуза затрепетала от счастья, как дерево, омытое майским дождем.
— Схожу, Павол, завтра же схожу.
И пошла. Староста сидел перед толстой колодой и крепил гвоздями грабли, когда Зуза появилась во дворе. Солнце садилось за горы, и окна домов алели от его крови. Стаи ворон спешили к чернеющему лесу на ночлег.
— Зачем пожаловала?
Староста взглянул на нее из-под насупленных бровей, и в его зеленоватых глазах мелькнуло нечто большее, чем этот вопрос.
— Мне надо свидетельство, что Марек умер.
Его как обухом по голове ударило, от неожиданности он покачнулся и ухватился за колоду, глаза растерянно забегали. Однако тут же взяв себя в руки, он с притворным безразличием спросил:
— На что тебе свидетельство? Уж не замуж ли собралась? — И он криво улыбнулся, показав три неровных желтых зуба.
— Да… собралась!
Напрасно он пытался уловить в словах Зузы шутливый тон. Чего не было, того не было. Она ответила совершенно серьезно, как будто прямо сейчас шла под венец. Он тяжело поднялся, старые кости его хрустнули, а сведенные брови щеткой нависли над переносицей.
— Что ж так, Зуза? Надо бы подождать. Такое свидетельство… не шуточное дело. Власти не могут печь их как блины. Не горит же у тебя?..
— Горит, не горит, не ваше дело, староста. И я вас не прошу ничего печь. Выдайте мне свидетельство, как положено… Другим же даете. А что с Мареком приключилось, вы мне сами говорили.
Она даже испугалась своих слов, так неожиданно смело они прозвучали. Ей было неприятно говорить со старостой, который слыл человеком себе на уме, а от его уверток и наставлений ей стало как-то не по себе.
Ширанец и сам готов был провалиться сквозь землю. Его костлявое тело качнулось, он сделал движение, будто намереваясь обратиться в бегство, но ноги как приросли к твердой глине, и он продолжал стоять перед Зузой, которая не понимала причины его волнения.
— На твоем месте, Зуза, я бы погодил. В жизни всякие чудеса возможны…
— С чего это вы теперь такой осторожный?
Старосте ее вопрос — нож острый. «Неужто догадывается?» — подумал он, и им овладел тайный страх. И правда… когда она продавала лес Магату, ей сразу же выдали какую-то справку. Он сам предложил ее. А теперь изворачивается… Положение не из приятных.
Он долго размышлял, исподлобья посматривая на Зузу, изучая оттенки выражения ее лица, и наконец, подавив угрызения совести, решился ответить.
— Я бы это свидетельство тебе дал… да ведь не во мне дело!
Он с особым ударением произнес последние слова, словно борясь с сознанием какой-то своей вины. Но Зуза расслышала лишь то, что сулило надежду. «Я бы это свидетельство тебе дал…» — звучало у нее в душе, шумело в голове, как шумит цветущий куст шиповника под порывом теплого ветра.
— Ну? И когда же? — спросила она без промедления, как будто документ должны были вручить ей прямо сейчас.