— Говорят, хозяев и от налогов освобождают, — заметил Гущава, и Павол подтвердил:
— Освобождают. Банки освобождают от налогов фабрикантов, а также крупных землевладельцев. За год им набежит много миллионов, а государству нужно все больше и больше денег.
— Только нам никаких скидок, что ни год — налоги все выше.
— Само собой. Если один не дает ничего, другой должен давать вдвое, хоть кровавым потом изойди.
Гущава глубоко задумался. Все, о чем они сейчас говорили, было ему знакомо, так как по большей части непосредственно касалось его самого. Но ход рассуждений да и само слово были для него в диковинку.
— Ну, а коли все крутится, как колесо, и все к худшему, то скажи мне: чем кончится этот… кризис?
— Чем кончится? Это уж… когда люди как-нибудь сами…
Новое слово «кризис», со знакомым уже Гущаве содержанием, буравом сверлило его мозг. Не шло из ума. «Будет еще хуже» — это было Гущаве понятнее, чем утверждение, что кризис прекратится, «когда люди как-нибудь сами…». Надо быть готовым к худшему — эта мысль не давала Гущаве покоя уже давно, а после разговора с Павлом стала еще острее. Как спастись от растущей нужды? Гущава видел только один выход: иметь побольше пахотной земли. Но разве это выход? Ведь пашня не растет со скоростью кризиса, а стариковским рукам не обработать и того, что есть. И все-таки… другого пути он не видел.
На следующий день после приезда Павла Гущава решил взяться за самое трудоемкое дело.
— Хорошо, что ты приехал на несколько деньков, давай-ка вспашем выгон.
Павол удивился.
— Какой выгон?
— Над леском… на старой вырубке. Пни уже совсем сгнили.
— Зачем вам, отец, новая пашня?
— Как это: зачем пашня?
— Да ведь вам не справиться и с тем, что есть.
— Уж как-нибудь справлюсь. Может, пригодится тебе или Ондро.
Гущава запряг в плуг лошаденку и, подложив под плуг катки, направился вверх по крутому склону.
Павол нес на плечах две кирки и железный лом.
Утро стояло ясное, залитое ранним майским солнцем. Конь на каждом шагу вскидывал голову и потряхивал гривой. Копыта погружались в мягкую, мшистую землю, пропитанную весенней влагой. На опушке леса свистел дрозд. Они шли молча; поднявшись по крутой тропинке над лесом, остановились. Из молодой травки торчали серые трухлявые пеньки. Многие обуглились в пастушьих кострах. Кругом стоял горьковатый запах лесных трав. По всей вырубке островками рос тимьян.
— Ну… начнем!
Гущава снял плуг с катков и поставил его на бугристую землю. Склон был очень крутой, и Павлу это не понравилось.
— По-моему, отец, это пустая затея. Пашни здесь никогда не будет.
— Не говори так, ведь мы еще не начали.
— Потому и говорю, что думаю. Прежде чем начнем.
Но старого Гущаву не переубедишь. Он повернул лошадь вдоль вырубки, тряхнул вожжами, и она тронулась.
— Но, серый, но!.. — кричал он, захваченный работой, и горы откликались ему: «Но!» Сначала плуг скользил по бугру, не захватывая землю. Тогда старик налег на плуг, и лемех врезался в почву. Павол подхватил вожжи и побежал рядом с лошадью. Идти мешали камни и старые пни. Он спотыкался, перепрыгивая их на бегу, а старик все кричал: «Но-но!» Лицо Гущавы побагровело; видно было, что быстрый шаг лошади, ошалевшей от крика и непривычной пахоты, ему не под силу. Плуг швырял его из стороны в сторону, то подскакивая, то снова вгрызаясь в землю, а Гущава даже не замечал, что лемех захватывает лишь тонкий слой каменистой земли, покрытой мхом. Плуг забирал чересчур мелко.
На другом конце вырубки пахари остановились и оглянулись на протянувшуюся борозду. Она шла криво, прерываясь в тех местах, где плуг скользил по твердой земле, извиваясь и отклоняясь в сторону, словно кнут, которым Павол погонял коня. Не борозда, а черт знает что.
Павол повернулся к отцу.
— Отец, идемте домой. От такой пахоты толку не будет.
— Как… не будет толку? А ты хочешь, чтобы с одного разу — и готово, поле как все прочие? Слава богу, если и дальше так пойдет, я буду доволен…
Он повернул лошадь, поправил плуг и, взявшись за него, крикнул:
— Погоняй!
Сбруя затрещала, мускулы на ногах лошади напряглись, она подалась вперед и тронулась. Павол и отец кричали, бежали за ней, а плуг опять то подскакивал, то врезался в землю, и на земле оставалась кривая борозда. Когда прошли половину борозды, плуг зацепился за большой камень, высунувшийся из земли. Лошадь испугалась, встала на дыбы, потом потянула еще раз, но так и осталась на месте, отфыркиваясь и дрожа чуткими боками. Гущава отвел плуг немного в сторону и велел Павлу: