В цехах стояла жара, духота. Гуденье машин наполняло огромные помещения. Точно капли воды в огонь, падали и расплывались в этом гуденье отрывистые замечания:
— Жду, когда начнется…
— Заводской комитет попробует замять.
— Еще бы. Но организация…
— Будет собрание?
— Говорили: будет. Там и решится.
— Тсс! Тише. Мастер идет.
Пришел мастер, остановился, взгляд его пробежал по ряду центрифуг. Все было в порядке, он мог идти дальше, в другой конец длинного ряда машин, — но не пошел.
— Как думаете… забастовка не собьет с толку наших?
— Кто его знает! — скупо ответил за всех один рабочий, остальные только плечами пожали.
— Кампания короткая, так еще забастовкой ее срывать…
Мастер ушел, рабочие переглянулись с усмешкой:
— Слыхал? Короткая кампания.
— Чем короче, тем больше нас грабят.
— Уж и куска сахару им для нас жалко.
— А что говорит Бабиц? Он ведь в завкоме!
— Да что проку — один против всех. Что он может сделать?
Первая смена заканчивалась в два часа пополудни. Пора бы уж ей выходить, освобождать рабочие места для второй смены, а о заводском собрании до сих пор никто ничего не знал. Тягостная неизвестность висела над заводом, как пыльный ветер.
В два часа рабочие необычно заспешили во двор, где свободнее было разговаривать, да и подробности скорее узнаешь.
— Так будет собрание-то? — беспрестанно выскакивали вопросы.
— Никто ничего не знает.
— Нет, скажите — будет?
Где-то впереди раздался тоненький тенор:
— Не расходись! Собрание будет!
Тотчас после этого из конторы вышли несколько членов заводского комитета. Бабиц, о котором упоминали те, кто хотел забастовку, шел впереди, склонив голову, словно баран, собирающийся бодаться. Остальные следовали за ним нерешительно, обмениваясь взволнованными замечаниями. Один из членов завкома, увидев, что некоторые рабочие расходятся, не желая решать вопрос о забастовке, побежал за ними к воротам, крича:
— Не расходитесь! Не расходитесь! Голосование будет!
В помещении, где началось собрание, было шумно. Решения ожидались серьезные. Вопрос о забастовке горячо, с запалом обсуждали обе стороны. Около половины рабочих не обнаруживала боевого настроения.
— Кампания-то короткая… чего ж нам еще и эту пару крон терять?
— Договор давно заключен, теперь уж ничего не поделаешь, — раздавались голоса.
— Как это ничего не поделаешь, когда вон и в имениях бастуют! — возражали таким.
— Не завезут свеклу, и так остановимся…
Собрание началось. Председатель завкома описал положение, в котором сахарозавод начал нынешнюю кампанию. Он говорил долго, всячески стараясь оправдать коллективный договор, ухудшенный по сравнению с прошлогодним. Но говорил он словно в пустоту.
— Неправда, что в сахарной промышленности кризис! — перебил его кто-то.
— Был бы кризис — не получали бы таких прибылей… читаем газеты-то!
— Огребают прибыли, а нам условия ухудшают!
Поднялся большой шум; казалось, возмущение было всеобщим, но те, кто не соглашался бастовать, молчали.
— Так чего вы хотите? — разозлился председатель. — Берите слово!
На низкую ступеньку поднялся один кочегар, до такой степени черный от угольной пыли, что белки его глаз резко выделялись на лице.
— Мы требуем сахарного пайка, который всегда получали. И чтоб платили, как в прошлом году. Если владельцы завода получают прибыль, почему мы должны терпеть убыток?
Несколько членов завкома отозвались в один голос:
— Так ведь есть договор! Принятый и действующий!..
И снова собрание загрохотало прибоем:
— Не мы его заключали!
— Это ваши там подписали… за нашей спиной!
— Вы знали о нем уже до начала кампании, — встал снова председатель, потрясая маленькой книжечкой. — Вот он, этот договор, вы его читали и знаете, что в нем говорится: «Если та или другая договаривающаяся сторона возражает против размеров оплаты на этот год, она имеет право подать апелляцию в паритетную арбитражную комиссию, но не позднее пятнадцатого сентября, с тем чтобы размеры оплаты были окончательно установлены еще до начала кампании». А нынче у нас конец октября! Тут уж ничего не поделаешь, товарищи…
Последние слова были произнесены таким тоном, словно председатель дружески похлопывал рабочих по плечу, успокаивая их.