Слово это, прозвучавшее над многоголовой толпой, обрело теперь страшный вес. Оно упало, обрушилось на заводской двор, на площадь за воротами гигантской глыбой, которую не сдвинут, которая останется тут до тех пор, пока тут будут они, со своей силой, отвагой и — голодом.
— Вы боретесь за кусок сахару… а мы только за кусок хлеба! — крикнул во двор один из батраков. И с крестьянских возов отозвалось:
— А мы?
А над их головами, по длинным натянутым проводам от районной управы к заводу бежал ответ:
— Посылаю подкрепление… Да, целый отряд… Но думаю, что это напрасно… Что? Нет! Только поддерживать порядок. Нельзя ничего сделать, они едины… Ваше положение безнадежно… Придется уступить! По крайней мере, пойти на переговоры!
Они едины…
Грегор понял, что было самым важным в этот момент. Только не раскалываться! Он снова вскочил на воз, крикнул:
— Товарищи!
И когда все обратили глаза к нему, он продолжал:
— Кто тут сказал: мы и вы? Кто сказал: вам-то сахар, а нам кусок хлеба? Между нами нет различия! Мы все хотим жить по-человечески, все хотим получать долю тех ценностей, которыми до сих пор наслаждались лишь некоторые, долю счастья, долю того сахара, чтоб и наша жизнь стала сладкой, коли уж мы родились и не хотим умирать! Мы все, кто стоит здесь, — и всем равную долю, потому что все мы равно участвуем в общей борьбе! Сегодня мы получим то, чего требуем, — от вас примут свеклу, вам дадут сахар, а вам повысят оплату, — но это еще не все! Мы не должны позволить убаюкать себя, мы должны хотеть большего, от борьбы за кусок хлеба мы должны перейти к борьбе за высшие идеалы, которые только могут быть у человека, — за свободу и равноправие!..
Отряд полицейских, усталых, молчаливых и мрачных, подошел меж тем к воротам.
— Когда мы все поймем, что только в единстве сила… — Грегор не договорил.
Из конторы выскочил служащий, пробежал к будке сторожа и взволнованно махнул крестьянину на первом возу; тот крикнул:
— Н-но!
Возы двинулись, раздался скрип колес — и тут же утонул в радостном, ликующем крике всех участников этого первого успешного дела. Воз за возом въезжал во двор, хлопали кнуты, покрикивали возницы. Ратай смеялся, улыбались и Крайчович, и Кмошко, и остальные, а Маленец, ехавший следом за Ондришем, с удовольствием оглядывал его гибкую фигуру, его гордую голову да повторял про себя:
— Смотрите-ка, кто бы мог подумать… что значит оппозиция!
За Маленцом двигался воз Звары, рядом с ним шли Петер и Вавро, оживленно переговаривались, припоминая все, что здесь сегодня произошло; вспомнились им и слова Барны: «Кричите, требуйте, сегодня кричат и требуют уже миллионы!» Они чувствовали, что сегодняшний день принес им подтверждение тех давних слов — и новое открытие. Нет, не день принес им это, а сотни рук, огрубевших на стальных машинах и на пашнях, сотни рук, которые объединились и обрели такую силу, что если бы все они сжались в один кулак и ударили по земле, — дрогнула бы земная ось.
Едут, едут возы, но не свеклу везут они, а первый плод сладкой победы, а за ними движется гудящая толпа людей, замкнутая треугольником площади.
Полицейские отрезали толпу от последнего воза. Ворота закрылись.
Но все знали, что это не конец, что возы, прогрохотавшие, как первая атака, — только передовой отряд, наступление пойдет дальше, развернется борьба за свободу, за вольность и сладость жизни, которой еще так много осталось для них в этом мире.
ХРОНИКА
Перевод В. ЧЕШИХИНОЙ и Н. АРОСЕВОЙ
Кой дьявол — чтоб ему пропасть! — дернул вас ко мне обратиться? Чтобы я да вел деревенскую хронику, записывал то, что в нашей деревне творилось? Терпеть не могу чернил, у меня и руки-то отнимаются, только ручку с пером увижу.
Может, вы вообразили себя в школе и выдумываете черт-те какие нелепые задания для школьников? Воробьи и те на крышах чирикают, что вы заставляете своих учеников подробно описывать, как петух кукарекает. Пускай подметят, как сперва он кружится, приседает, потом пригибает голову к земле, гребнем трясет, выпрямляется, шею вытягивает, клюв разевает и глаза закрывает, словно готовясь пропеть знакомую арию…
Голову даю на отсечение: на следующем уроке вы и вовсе своих учеников в пот вгоните, требуя, чтобы они в точности описали, как отец галстук повязывает. Предсказывать не хочу, как бросится вам кровь в лицо, если какой-нибудь простодушный малец ответит, что у его бати — только один готовый галстук, который он далеко не всегда и пристегивает к гуттаперчевому воротничку. Впрочем, вам судить — сумеют ли наши сорванцы точно описать, как завязывают галстуки: какой конец надо на шею закинуть, как узел затянуть…