Не нужно мне было их речь слышать, видеть их одежду и документы, — с первого взгляда я понял, что это не словаки: наши куртки и шляпы сидели на них, как на корове седло, и хоть представились они мне фамилиями Бо́рдач, Ха́лупка и Тре́сконь, голову прозакладываю, что документы у них фальшивые.
Надпоручик Павол удовлетворил мое любопытство, — я, впрочем, никак его не обнаруживал, — объяснив, что сопровождает трех русских топографов-парашютистов, сброшенных не так давно над Мураньским плато, чтобы заснять план нашей округи и то, что нужно, нанести на карту.
Приятно и радостно было мне узнать, что в такой необычной обстановке я встречаюсь с теми, о ком говорит весь мир, и кто в наших глазах вырос до гигантских размеров, и кому кое-кто из нас был склонен приписывать свойства сказочных богатырей. Я не сводил с них восторженного взгляда и не поклонился ниже только из-за своей неуклюжести.
Назвавшийся Тресконем постарался вернуть меня на землю.
— Табачок есть? — спросил он по-русски. — Дай-ка закурить!
Этим он и вовсе сбил меня с толку: я сперва открыл свою сумку со съестным, а потом уж кисет с табаком. И то и другое они взяли с благодарностью — от хлеба и мяса только крошки остались, и я своими глазами убедился, на какой тонкой ниточке держалась жизнь этих смельчаков.
Они по щепотке табаку на ладони размяли, а надпоручик Павол сказал:
— Как видите, никто нашему положению не позавидует. Теперь вся судьба наша в ваших руках: согласитесь ли вы стать нашим проводником в лесу, смилуетесь ли над нами, станете ли кормить нас, разрешите ли построить на вашем участке, с вашей помощью, убежища в местах, пригодных для нашей работы? Нам на все понадобится не больше двух недель.
— Две недели? Я — к вашим услугам.
Словно гора у меня с плеч свалилась — я страшно обрадовался: сперва мне ведь показалось, что из-за знакомства с людьми вне закона придется мне терпеть адские муки, терпеть по гроб своей злополучной жизни, которой, как мне уже мерещилось, вот-вот придет конец.
Над Большим Болотом смеркалось, когда мы вышли из лесу. Я предоставил поле черным кабанам и свиньям: пусть и дальше там хозяйничают, как им вздумается, и мы дошли до лесничества. Я тотчас же позвал жену, которая как раз в это время загоняла корову домой.
— Розка, дои-ка поживей, к нам гости!
II
Не хотелось бы мне обидеть надпоручика Павола, сказав, что он облегченно вздохнул, когда я пообещал заботиться об этих трех русских. Наверняка он и другими делами занимался, и задания его были не только на моем участке, где деревья гниют да молчат трясины.
Он у нас появлялся часто, доставлял неизвестно откуда разные припасы и табак, потом снова уходил, никому из нас не поверяя, куда и зачем.
Пока русские работали поблизости, ночевали они в лесничестве или на Большом Болоте в охотничьей избушке. Это так высоко, что, насколько помню, туда никакой, даже самый усердный жандарм никогда не заглядывал. Разве что дикий козел забредет с соседнего участка да голос подаст, чтобы неповадно было всякому, кто вздумал бы его тронуть, и опять уйдет восвояси, так что Большим Болотом продолжали владеть исключительно дикие кабаны, которые с сотворения мира роются и валяются в грязи.
В ту зиму, когда русские как следует дали по рукам фашистам и остановили их под Сталинградом, разбив наголову, у нас родилась дочурка. Пошли слухи о тяжелом поражении немецкой армии, пошли открытые разговоры о том, как изменчиво на поле битвы счастье, и я с радостью стал ожидать скорого конца войны и лучших времен. Тогда-то мы с женой и решили девочку Надеждой назвать в знак всеобщих наших надежд.
Когда у нас так нежданно-негаданно появились таинственные русские гости, Надежде было полгода, и она знать ничего не хотела, спала у материнской груди, плакала да пеленки марала. Частенько казалось мне, что кричит и плачет она больше, чем следует, и я, чтоб отучить девочку от дурных привычек, старался забавлять ее. Да только все попусту — не умею я водиться с такими несмышленышами, да и бреюсь вдобавок редко, так что она от моих поцелуев принималась реветь пуще прежнего.
Зато наши гости умели обращаться с девчонкой просто на удивление! Один плясал перед ней, другой пел ей ладушки, хлопая ее пухлыми ладошками, третий сажал девочку на плечи и скакал с ней по кухне, приговаривая:
— Гоп, гоп, Надя! Гоп, гоп!
И Надя смеялась прямо до судорог.
Этот третий лучше всех забавлял Надю. Как-то раз посадил он ее на колени и давай рассказывать:
— И у меня сынок есть, Сашей зовут… только нет у него мамы… Маму немцы убили…