А Надя, словно понимая что-то, глядела, слушала, притихнув, будто мышонок.
Однажды опять к нам пришел надпоручик Павол и даже не присел — некогда было.
— Собирайте вещички, пошли!
Смешно сказать: «Собирайте вещички!» людям, у которых ничего нет. Эти обыкновенные люди, со своими радостями и горестями, несли тяжкий крест нечеловечески трудного задания, выполнить которое они должны были, как почтовые голуби.
Пошел с ними и я, ведь мои обязанности еще не кончились и руки на прощание топографы мне пока не протянули.
Повел нас надпоручик прямехонько к склону Вепора, там мы добрались до огромной вывороченной ели; под ее корнями виднелась нора, прикрытая хвоей и хворостом.
Только неопытного человека, жителя Южной Словакии или городского франта какого-нибудь, можно было провести, будто это медвежья берлога — меня-то не надуешь! Не ускользнули от меня ни свежие опилки в хвое, ни щепки, кое-как засыпанные, ни человеческие следы, которые ясно отпечатались на разрытой земле у вывороченных корней.
К счастью, никто не пытался сделать вид, будто и взаправду в берлоге медведь. Надпоручик без единого словечка нагнулся и на четвереньках полез в нору. Мы — вслед за ним, а там — вот так штука! — чудесное помещение. Будто сказочная фея взмахнула волшебной палочкой: перед нами открылась просторная землянка, которую кто-то выкопал в крутом склоне горы; там можно было даже стоять, там были широкие, в два яруса, нары, столик, сиденья и крохотная печурка — словом, все, что нужно тому, кто не собирается отращивать брюхо.
— Какая чудесная комната! — сказал один из русских, удивленно разглядывая дощатые стены и потолок.
Однако надпоручик Павол неодобрительно покачал головой и, указав на вход, взволнованно заговорил:
— Комната, говоришь? Настоящий проходной двор, круглые сутки открытый для всех! Зачем же косяки сделаны, если без двери сюда не только мыши, — лиса или медведь забраться могут, а чего доброго, и кто любознательный, мечтающий о сребрениках Иуды.
— Да кому же тут ходить, кроме зверей, которых вы только что помянули? — вмешался я. — Ручаюсь, не будет у вас никаких недругов, которым вздумалось бы в эту потайную кухню заглянуть. А насчет двери — так ведь июль на дворе…
— Июль-то июль, — возразил надпоручик Павол. — Но после лета осень приходит. Кто знает, на что еще эта землянка пригодится? Дверь-то все-таки нужна!
Оставил я его в покое, пусть посердится. Куда больше занимала меня загадка, кто этот укромный уголок выкопал и построил для людей, жизнь которых была похожа на пляску под виселицей. Деликатное дело. Такого не поручишь первому встречному, а уж тем более тому, кто вместо честного рукопожатия взбрасывает правую руку или не умеет язык держать за зубами. Это мне было ясно.
Пока я пытался раскусить этот крепкий орешек, моя собака забеспокоилась, навострила уши и заворчала. Глянул я на склон и вижу: прямо к нам карабкается по горе человек. На спине у него что-то тяжелое, так что совсем он согнулся и смахивал на барана, который бодает гору.
Испытывать ваше терпение подробностями, которым все равно не найдется места в вашей хронике, не стану, скажу одно: мне пришлось несколько раз менять свои догадки, пока я убедился, что человек этот — Адам Панчик; он тем временем очутился уже шагах в тридцати, а то, что он с таким трудом тащил на спине, явно походило на дверь.
Знаете, о каком Панчике я говорю! О том самом, что бывает всюду и нигде. На первый взгляд человек самый неприметный; если бы он даже за разбой взялся, так и то не вызвал бы у жандармов подозрения: он на хорошем счету у начальства, в нашей лесной конторе без него ни одно дело не сделается и ни одна дорога не отремонтируется.
Встретились мы у той берлоги и ни единым словечком не перемолвились. Я поглядел на него, словно хотел сказать: «Адам, и ты?», а в его взгляде прочел тот же вопрос. Не знаю, может, мы и ухмыльнулись про себя, как, верно, сделал бы каждый, кто понимает, что у обоих рыльце-то в пушку.
Я поспешил расстаться со своими подопечными и вернулся домой.
С этого дня к ним под Вепор ходил я, а они, перелетные птицы, работали и на Фабовом Верхе, и Тисовским интересовались, так что жена и не видела меня почти и не раз тряслась от страха, думая, что я лежу где-нибудь с простреленной головой.
И вот однажды пожали они мне руку, и мы расстались. Это было там же, где мы встретились в первый раз, на Большом Болоте. Здесь перевал в долину Калично, оттуда издалека видны белые кленовские домики. Позвольте вам напомнить, что, если вы хотите написать историю нашего края тех времен, вы собственными глазами должны увидеть высокий голубой Синец, по одну сторону которого лежит Острая, а по другую — Олтарно.