Туда и направились мои друзья.
А тут и осень скоро настала, ветер носил мокрые листья, а по вечерам на опушках олени затрубили.
Наш управляющий созвал нас, как мы называли, на инструктаж и сообщил такой план выработки на следующий год, что волосы на голове у нас дыбом поднялись. Поняли мы: немцы хотят с нас шкуру содрать, до костей обчистить, а потому приказывают беспощадно сводить наши леса, чтобы никто не мог болтать, будто защищают они нас бесплатно.
— Наконец, я вынужден опять напомнить вам об обязанностях, которые налагают на нас органы охраны государственного порядка, если на ваших участках появятся подозрительные личности, которые…
И так далее и тому подобное. Песенку эту мы уже слышали при каждом инструктаже, все ее знали назубок с той поры, как военное счастье склонилось на другую сторону и немцы начали побеждать задом наперед.
Вышли мы из конторы, ко мне незаметно подошел Адам Панчик, — он в это время болтался на дворе, будто разыскивая что-то, — и процедил сквозь зубы:
— Слышал я через окно, о чем управляющий толковал… Всяк по-своему говорит. Например, Безак, — он дня три назад вернулся из города, где его допрашивали, — сказал: «Меня эти сволочи мармеладом угостили — научились в Германии его делать, однако он для желудка доброго словака не годится. И кому этот мармелад не по нутру, пусть идет в лес по ягоды…»
Полагаю, вам не нужно объяснять, кто такой Безак, даже если вы в наших местах только после войны появились и никогда с ним дела не имели. Скажу только, что задолго до войны, когда он был совсем молодым пареньком, без него не обходились ни одна стачка, ни одно волнение рабочих, при которых веревка плакала по жандармам. И если бы новые господа не боялись огня, давно бы они Безаку подпалили…
Возвращаясь домой с инструктажа, я все думал о словах Адама. Дыму без огня не бывает — так слышал я от людей, и снова вспомнились мне гости мои русские, во-первых, потому, что начальство постоянно обращало наше внимание на одно и то же, во-вторых, потому, что не зря Безак советовал землянику в лесу искать.
Вот, пожалуй, и все, что я помню о 1943 годе, — выбирайте для хроники, что понравится. А как сердце у меня болело, когда вынуждены мы были сводить в ту зиму для немецких шахт и фабрик лес, который мог бы еще расти и расти; как я ругался, когда у меня сели аккумуляторы, и я несколько дней понятия не имел о том, что знали все по иностранным радиопередачам, — этого, я полагаю, в хронику вносить вы не станете.
Год кончился просто тем, что выпало много снегу, настали святки и ребятишки запели коляды.
III
Вот вывели вы римскую тройку, и я смекаю — пытаетесь навести порядок в моей болтовне, по главам распределяете, хоть и предупреждал я вас с самого начала, что речь моя будет скакать, как вода по камням. И еще замечаю, вы недовольно морщитесь и отмахиваетесь от меня, будто от назойливой мухи, стоит вам заслышать о вещах, у которых, как вы ошибочно полагаете, нет ничего общего ни с войной, ни с восстанием. Ну, ничего не поделаешь, я вижу людей и события как раз такими, а не другими, и знаю, что игра была посерьезнее орлянки, да и времена казались очень неустойчивыми: тот, кто сегодня наверху был, завтра мог очутиться и внизу. У всякого было свое место и своя роль, стрелять приходилось либо вместе с нашими, либо в наших, либо проклинать, либо радоваться. Находились, правда, и такие, кому было все равно, и они то ли умышленно, то ли по незнанию отворачивались от событий, но даже и они не могли не понимать того, что касалось всех. Может случиться, и таких я отмечу в своих воспоминаниях. Итак, будем снисходительны и найдем и для них местечко под солнышком.
А сейчас, когда я перехожу к событиям 1944 года, вижу: вам, как дотошному историку, хочется услышать, когда, где и как возник подпольный Словацкий Национальный Совет, что делало руководство и где же вся эта каша заварилась.
Где угодно, только не в нашей деревне; как ни жаль, могу вам рассказать лишь о том, что сам делал, что от других слыхал и что своими глазами видел.
Извините, что начинаю с пустякового случая.
Однажды в середине апреля звонит у меня телефон. Очень это удобно, что все лесники в нашем районе связаны с лесной конторой, и это тем важнее, что по телефону мы говорим не только по служебным делам. Мы, несколько человек, уже давно в такие дела втянулись, какие вовсе не подобают исполнительному, преданному служаке, внимательному ко всем распоряжениям начальства. Оповещать друг друга мы могли обо всем, но, само собой разумеется, обиняками, как умели.