— Козлов! — представился один из партизан.
— Козлов! — сказал другой.
— Козлов! — повторил третий.
Сам не зная почему, я засмеялся и тут же заподозрил, что они попросту шутят. Тем более что Козловыми назвали себя еще двое.
Они, правда, тоже смеялись, — все пятнадцать откровенно хохотали, больше всего, должно быть, потому, что от такой неожиданности мы рты разинули. Потом нас вполне серьезно уверили, что пятеро Козловых — вовсе не шутка. Пятеро Козловых — пять родных братьев — захотели служить в одной части.
Обратите внимание на то, что мне кажется характерным: они выбрали самое опасное дело. И не забудьте, пожалуйста, отметить этот случай и даже рассказать о нем более подробно, так как боюсь, что под конец я скомкал свой рассказ.
Поселили мы своих дорогих партизан на склоне Вепора, в той самой землянке, которая в прошлом году служила их предшественникам. Правда, там было тесновато, но ведь стояло лето: трава была мягкая, а ночи теплые.
Итак, они наконец были у нас.
И вскоре пошли разговоры, что наши парни покидают дома и уходят в горы.
VI
Июль прошел быстро…
Ах, чуточку потерпите, мой милый, скоро уже и конец. Еще самую малость подождите, как мы ждали в те бурные дни, когда сотрясалась земля под ногами, когда людей удручали личные заботы и общие страхи, и когда всякий чувствовал, что волей-неволей становится действующим лицом в пьесе, которую видел до сих пор как зритель, зрительный зал становился сценой, и каждому приходилось выбирать и определять свою роль в этой драме.
Наш тихий лесной край быстро превратился в чертову мельницу, и всем мерещилось, что вот-вот начнется адский грохот, шум, гром, но запахнет не муко́й, а порохом.
Не думайте, что так просто решиться, тащить ли свое жито на чертову мельницу или взять да и спустить у черта плотину. Охотников отдать свою шкуру на барабан, пожалуй, не найдется, а в беде ничего не стоит поддаться слухам и предательской панике, не отличая правды от лжи, а нередко и предпочитая ложь, если она приятна.
На это как раз и рассчитывали те, кто даже в то время, когда русские войска били немцев уже в предгорьях Карпат и теснили их к Дукле, все еще дурачили народ самым нелепым враньем и до последней минуты вопили: «Сохраним верность империи! Отступать невозможно!..»
Люди, которые до тех пор, пока мировой пожар полыхал где-то далеко, больше думали о своих делах, а бедствиям других только сочувствовали, ходили теперь, как оглушенные дубиной. И хотя кровля над ними еще не горела и ни одна балка не треснула их по голове, они все-таки чувствовали, что не сегодня-завтра на их крышу взлетит красный петух войны. И этого они боялись.
В умах таких людей начало проясняться. Они тащили чужой воз, и ярмо, которое надел на них хозяин, их угнетало. Да что об этом долго толковать? Почувствовав, что вытащить воз из тупика им не под силу, они постепенно начали гадать, что лучше: сгинуть в чужой упряжке или на свободе. А для погонщика подобные мысли всегда кончаются плохо.
Вот мне и хочется, чтобы вы тоже дали им время поразмыслить. Не валите всех в одну кучу. Лучше сядьте и терпеливо выслушайте — может, мне удастся рассказать обо всем так, что вы сделаете правильные выводы.
Как я уже сказал, под Вепором был у нас партизанский отряд, и нам надлежало позаботиться о том, чтобы он не погиб. Правда, дойди до этого, они не стали бы надеяться только на нашу помощь; я видел, что упали они с неба не с пустыми руками, и, хотя с благодарностью брали у нас свежий хлеб и сало, у них были и свои запасы, оружие, и, самое главное, они держали связь с миром.
В ближайший понедельник, утром, я по привычке ждал людей на работу. На этот раз приехал и Адам Панчик, и я сразу понял, что неспроста. Он сидел не в вагонетке вместе с остальными, а стоял на паровозике возле Робо Лищака; помахал мне рукой. Но ведь по понедельникам у нас всегда суматоха: все первым долгом бегут в бараки, чтобы сложить свои недельные запасы, гоняются друг за другом, шутят, кричат, и только после этого я могу давать им наряды на работу.
Адам не сошел с паровозика. Ждал меня. Когда я направился к нему, мне заступили дорогу две девушки — Гана Росикова и Катка Стрельцова. Обе сгибались под тяжестью своих корзин.
— Куда вам столько продуктов?
Они посмотрели на меня и сказали:
— Это мы вам несем. Сами, поди, знаете…
— От кого?
— От наших…
Я сперва призадумался: не выдать бы себя за здорово живешь. Не хотелось из-за пустяков дать повод к болтовне — язычки-то у наших девушек, сами знаете, как хорошо наточены; но и излишне подозрительным показать себя я не хотел и спешно стал перебирать в голове доводы, которые помогли бы мне прояснить этот случай.