Но пожалуй, вы грубо ошибетесь, если предположите, что после торжественного призыва 25 августа события понесутся вперед головокружительно быстро, отчаянным галопом. А кому тут было прыгать да скакать? Кто у нас позаботится о том, чтобы каждый день приносил новые неожиданности? Ведь вы слышали: деревня словно вымерла после ухода добровольцев и солдат. Опустела, как ток после молотьбы. Извините, что у меня не хватает смекалки придумать сравнение получше.
На другой день после ухода мужчин, едва глаза продрав после недолгого сна, стали мы выяснять, кто же в конце концов остался: несколько рабочих на лесопилке, кое-кто из тех, кто обычно ходил в долину работать плотогоном и возчиком, несколько железнодорожников, а остальные — старики хозяева. Ну и, разумеется, женщины.
Я читаю вопрос в ваших глазах, который вы боитесь задать вслух. Вам хочется узнать правила, по которым делались исключения, почему одни ушли, а другие остались дома? Ах, никаких подозрений насчет протекции! Такую грешную мысль, право, может допустить только тот, кто не был в то время у нас и собственными глазами не видел нашего нетерпения и восторга. Почти все мы собирались уйти, понимаете? Так же как Матуш Трчка, не глядя на жену и детей. И ушли бы как один, если бы не был Безак так сообразителен и не предвидел всего, о чем следовало позаботиться в будущем, — словом, если бы он не знал, где кого поставить и кому что поручить.
Особо отметьте у себя 26 августа. В этот день граждане, как говорится, передали власть в новые руки.
Что за беда, если в толпе перед сельской управой белели больше женские платки! Что за беда, если мужчинами как будто только слегка приперчили толпу!
И посейчас отчетливо вижу, как шли шестеро во главе с Безаком: Валер Урбан с лесопилки, без которого ни одной стачки, ни одного выступления рабочих не обходилось, Адам Панчик, Робо Лищак, Дежо Сламка, Йожо Дебнар и старый Крочка с верхнего конца, тот, что мобилизовал без малого полдеревни.
Люди уступали им дорогу, улыбались, дергали за рукава.
— А как же ваша «кукушка»… осиротела? — спросил старый пенсионер у Лищака и Дебнара, когда увидел их вместе. И правда: машинист и кочегар, оба с одного паровоза!
Лищак и Дебнар покачали головой и рассмеялись, а какой-то остряк крикнул в ответ:
— Осиротела? Как бы не так! Вот увидите, теперь она побежит до самой Братиславы. Прямым ходом!..
Вот смеху-то было! Вот хохоту! Видите, на какой лад настроился наш деревенский люд.
За Безаком и его товарищами в канцелярию набилось полно людей. Я не хочу даже и на маковое зернышко показаться лучшим, чем они. Ведь и я часто не сдерживал своего любопытства там, где это казалось мне уместным. Поэтому я и могу сегодня кое-что рассказать, как у нас сменилась власть и лилась ли при этом кровь.
Эге, однако, вас зацепило! Вижу теперь, чего вы от меня ждете: сенсаций, громких событий, от чего мороз дерет по коже!
Ну, в таком случае зря вы этого ждете. Ничего такого не случилось.
Мы просто вошли в комнату, где нас встретил староста Шимчик. В его взгляде были и равнодушие, и растерянность, и чувство облегчения, что именно так обернулось дело. Я подметил даже крупицу радости, что отныне ни один торгаш скряга, ни один панский прихвостень и лизоблюд не придет к нему и не станет требовать исполнения обязанностей, которые в те бурные времена могли кончиться плохо.
— Вижу, времена переменились, — сказал староста, — вижу, колесо истории повернулось, как пишут в книгах. Я не против этого. Каждый знает, что я был не жерновом, а скорее зернышком в мельничном поставе и всегда подчинялся воле божьей…
Смирение и тихий голос старосты чуть было нас не обманули. Безак быстро опомнился и вмешался в его речь:
— А в книгах-то написано еще и так: глас народа — глас божий. Народ требует, чтобы вас сменили, значит, отдав нам печать и все прочее, вы покоритесь воле божьей…
— Ах, я никогда не держался за мирскую власть, не стремился к преимуществам перед другими. Когда я передам вам все, чего вы от меня требуете, у меня гора с плеч свалится. Вы ведь лучше моего знаете, что выполнял я свои служебные обязанности лишь для виду, смотрел на все сквозь пальцы и рисковал своей головой.