Эх, оставили бы лучше Зузку в покое! Зузка потихоньку всхлипывала, сморкаясь в платок, и ничего не могла сказать; ей в пору было сквозь землю провалиться.
А как же? Разве не велико ее несчастье? Ее муж работал на железной дороге, погиб в первом же бою. В их доме, если он не сгорел, теперь хозяйничают швабы, растаскивают зерно из амбара. А Беляну, добрую корову, наверняка зарежут…
Такие мысли, я был в том уверен, терзали Зузку, когда она стояла в толпе одна-одинешенька.
— Значит, вывод такой, нарушил тягостное молчание Валер Урбан. — Мы не допустим, чтобы наши ребята на фронте в чем-нибудь нуждались. Не допустим, чтобы они беспокоились, что дома вы остались без помощи, а хозяйство разваливается. Мы обязаны помочь друг другу. И я хочу объявить, что Национальный комитет постановил всем сообщить о двух школьниках: Матё Бучко и Мишо Стрмене, которые сами додумались до того, что сейчас всего важнее.
И на балкон управы вытолкнули двух славных мальчуганов, чтобы все их видели: они должны были стать образцом для всей округи, но пока никто об их подвигах не знал.
Мальчишки покраснели до ушей и переглянулись. Я буду не далек от истины, если скажу, что они были бы рады-радехоньки повернуться и улизнуть за дверь; когда таких озорников выставляют напоказ перед сотнями людей, они чувствуют себя словно у позорного столба, даже если их хвалят.
Должен сказать, это меня удивило. Такое замешательство было не в их характере; я-то отлично помню тот день, когда люди собрались за оружием, а эти милые мальчики, почуяв волю, засучили штанишки и — айда в Грон за форелью.
Ну, скорей же, кто нам расскажет об их подвигах?
Тогда вышел директор школы, похлопал обоих мальчуганов по плечу и начал:
— Наилучшее воспитательное средство — хороший пример, а эти школьники нам его подали…
Слово в слово повторить его речь я не могу. В школе вы говорите постоянно и усвоили правильные обороты, умеете вовремя ввернуть разные пословицы да изречения, на которые нам ни ораторского умения, ни ума не хватает. Я передам только суть речи директора, а все эти цветистые обороты да побрякушки отброшу в сторону.
Ну, так что выдумали эти мальчишки!..
Пришли они будто бы в один прекрасный день к учительнице и попросили позволения не приходить завтра в школу.
— У тебя отец призван, я знаю, — сказала учительница Матё Бучко, — я тебя отпущу на день два. А у вас, Мишко, дома все по-старому, и ваши всегда обходились без твоей помощи.
На другой день в школу не явились ни Матё, ни Мишко. Понятно, хороший учитель всегда остается учителем; даже заперев свой столик и выпустив мелюзгу из класса, хороший учитель помнит о поведении вверенных ему детишек. Как же поступила в этом случае учительница? Взяла и пошла прямо к Бучковым и спросила, где Матько.
— Утром в школу ушел и не вернулся еще, — сказала бабушка Матё.
«Хорош! Надо все выяснить», — подумала учительница и отправилась к Стрменям. Но и дойти не успела, как навстречу ей по шоссе едет воз со скошенным овсом; на возу сидит, как король, Мишко Стрмень, а Матё Бучко вышагивает рядом с упряжкой и щелкает кнутом. За возом идет женщина с ребенком, завернутым в платок.
Можете себе представить, как струхнули ребята при виде учительницы. Мишко зарылся головой в снопы, а Матё за воловий зад спрятался — удивительно, как под колеса не угодил.
Тут учительницу заметила женщина и бросилась к ней со словами:
— Ах, добрая ваша душенька, не знаю, как и благодарить вас. Парнишки хоть малы для такой работы, которая и взрослого-то вымотает, однако хорошо мне помогли. Спасибо, что вы их послали… Мой муж призван в армию… я одна с ребенком… И овес в поле…
Учительница, конечно, стоит как громом пораженная, слова не вымолвит. Поняла, что мальчишки обманули ее, обманули и хозяйку. И видит — ребята свою вину понимают: Мишко притаился в овсе, а Матько предпочел, чтобы вол охаживал его хвостом по голове, лишь бы на глаза учительнице не попадаться.
А дальше? Что же могло быть дальше? Школьники отправились по домам, а учительница зашла к директору посоветоваться. Сколько голов, столько и умов, как говорится, так и тут вышло: учительницу сердили действия мальчиков, а директор прежде всего оценил их намерения.
— Эти шалопаи, собственно, пристыдили нас, — сказал он наконец. — Предложи мы сами так сделать, не понадобилось бы им лгать и обманывать. Хотя я и одобряю их поступок, по-моему, надо наказать ребят за дурной путь.