— Давай, давай! — пристали они к ней. — Завтра будем праздновать годовщину Октябрьской революции! Седьмое же ноября!
А что ей седьмое ноября! Трактирщица с досадой смотрела, как эти дьяволы шарят по полкам и под стойкой, доставая бутылку за бутылкой, как опрокидывают в себя целые кружки, приговаривая:
— За Сталина!
— За Родину!
— За победу!
Ее и деньги не радовали, которыми они ее осыпали. Деньги были и, бог даст, будут, зато вон тот чернявый, с такими усищами, что хоть коня ими погоняй, совсем ей не нравился. Бог знает, из каких далеких краев занесло его сюда военными вихрями, и бог его ведает, какие у него на родине свычаи и обычаи… А он здорово выпил, водка ударила ему в голову, — уж какие тут церемонии!
В довершение всего, увидев, что на дворе ночь, и земля под ними качается, а до седел как-то высоковато, этот чернявый — узбек — решил заночевать здесь, а пока продолжать гульбу. Можете себе представить, как весело было трактирщице!
Не стану описывать, как прошел у них вечер, как провели они ночь и дождались утра. Скажу лишь, что едва рассвело, они еще раз выпили в честь праздника и стали садиться на коней, как вдруг — мамочки мои! — навстречу им машина, а в ней трое в серых шинелях…
А, чтоб вам! Немчура! Немцы!
Прежде чем все опомнились, бросились по коням и рассыпались кто куда, тот чернявый полоснул по машине очередью из автомата — как раз в ту минуту, когда немцы выскакивали, чтоб укрыться за машиной и отбиваться.
Двое сразу упали и простились с жизнью. Увидев, что и третий лежит без движения, партизаны, ни о чем более не заботясь, вскочили в седла и айда в Паленичный.
Они не доскакали еще и до конца долины, как третий немец, раненный в плечо, поднялся и побежал в деревню. Ему надо было сделать всего несколько шагов, потому что следом за первой машиной появилась вторая, и третья, и еще… Увидев, что случилось, немцы взбесились, поддали газу и помчались за шукаевцами.
«Рассеяться! Каждый своим путем на Кичеру!» — решили, видно, эти ребята, которые просто хотели мирно отпраздновать свой государственный праздник.
А немцы уже догоняли… Словно серая туча мчалась за ними по пятам, уж и стрельба поднялась, пули засвистели над головой… Шукаевцы рассыпались во все стороны, паля наугад, — так, для увеселения сердца.
Только чернявый, тот узбек, не желал так легко с этим примириться. Перебравшись вброд через речку, он выехал в другую долинку, под Шалинг, к тому месту, где растет молодой хвойный лесок. Тут ударила ему в голову горячая кровь, боевая слава его, зазвенели ордена на груди, и решил он один принять бой. И бился он наверняка как лев — тем более, что сильно выпил и голова его была несколько в тумане.
По тому, как я вам все это описываю, вы можете подумать, что все это я видел собственными глазами. Но нет, — меня тогда в деревне не было, и я немного дополнил собственной фантазией то, что мне об этом рассказывали. А эпизод этот нужен мне для того, чтобы увязать его с тем, что последовало дальше.
В то утро, то есть седьмого ноября, пришел к нам в лесничество сам подполковник Шукаев, чтоб обговорить со мной налет на тисовскую железную дорогу — он хотел взорвать ее. Не успели мы заговорить о деле, как в сенях зазвонил телефон. О господи, ну и весточка!
— Около часа назад в деревню вошли немцы, — сообщил Янко Крайча. — С танками и машинами. В верхнем конце деревни была перестрелка. Кажется, дело плохо. Смотрите в оба!
Когда я передал это Шукаеву, он задумался и проговорил:
— Необходимо узнать подробности. Откуда они пришли, куда направляются, сколько их. Надо послать кого-нибудь на разведку.
Тут Янко Латко, сидевший у меня в комнате, встает со словами:
— Я пойду, подполковник!
— Почему ты? Ты ранен… — говорил Шукаев, глянув на руку Янко, которую тот еще носил на перевязи.
— Пустяки! — лихо возразил Янко и, сняв перевязь, начал срывать бинты. — Все уже зажило. Можно мне?
— Ну, если ты так хочешь — ступай… Ты хоть местность знаешь, — согласился Шукаев. — Только хорошенько приметь, сколько их, какое у них вооружение, останутся ли они в деревне и вообще…
И Янко побежал на разведку.
Пускай нам достаточно ясны причины, побудившие его на этот шаг, пускай он не раз клялся отомстить немцам за свою рану — все же не следовало ему так сразу решать, не надо было ему ходить!
Ведь у него не было ни малейшего понятия о том, что произошло утром в деревне, о перестрелке, когда немцы рассеяли отряд шукаевцев, и уж меньше всего подозревал Янко Латко о том, что есть на свете некий усатый узбек, который вздумал в одиночку сражаться со швабами, и как раз неподалеку от дороги… Короче, не зная ничего, вышел Янко из-за поворота дороги к Шалингу как раз в тот момент, когда разъяренные немцы открыли огонь по узбеку. Услышав стрельбу, Янко начал петлять, надеясь скрыться в чаще — да поздно. Немцы тотчас его углядели и сосредоточили огонь на нем.