Ну, и на месте…
В эти дни и нас заставили обзавестись документами и удостоверениями о численности семьи. Пошел я за этим делом к нотариусу в деревню.
Вхожу в контору — да, не те уже времена!.. Там, где еще недавно сидел Валер Урбан, где сидели члены нашего Революционного Национального комитета, расположилась немчура. Ох, и зрелище же! Ясновельможное панство, надравшись сливовицы, куражилось вовсю. Смотрю — кого же это они сейчас в работу взяли, кого допрашивают? Да наших добрых знакомых — Драбанта, Ремешика и Стрменя!
— У вас сын партизан! — орал немец на отца Дюро. — Где он? Где вы его прячете?
Драбант, совершенно спокойный, отвечал:
— Мой сын еще до восстания ушел куда-то на юг: работа там подвернулась. И где он сейчас, не знаю. Почта не ходит.
— Он правду говорит, — подтвердил нотариус. — Дюро ушел задолго до восстания…
Тогда немец ткнул пальцем в Стрменя, словно хотел наколоть его, как бабочку на булавку, и взревел:
— Оружие где? Вы в милиции служили!
С этими словами он налил себе стопку и выдул залпом.
— Оружие?.. — забормотал Стрмень, растерявшись от того, что в обвинении заключалась правда. — Я… в милиции?.. Но ведь…
Нотариус подоспел к нему на помощь:
— Уверяю вас, тут какая-то ошибка. Это один из самых наших мирных граждан… Не угодно ли еще стопочку?
Не ожидая согласия, он налил всем немцам — пусть пьют, пусть затмится их разум, пусть у них в мозгах зеленые черти скачут!
Главный из немцев уткнулся в бумаги, а потом — Ремешика как обухом по голове:
— Вы снабжали партизан!
Это, ясное дело, прямо оглушило Ремешика. Такое обвинение! Кто это рассказал?..
— Какие там партизаны!.. Бандиты они, поняли? Явились, свинью у меня закололи… Да только их, слышишь, накрыла наша…
Вот олух! Еще немного, и пошел бы болтать о нашей милиции! Нотариус, не потеряв присутствия духа, перебил его:
— К нему в дом вломились бандиты, а соседи, наши жители, прогнали их. Свинья-то осталась… и в этом легко убедиться!
— Ну да! — подхватил Ремешик. — Ветчинка, окорочек, шейка до сих пор в рассоле лежат. На той неделе, слышь, коптить начнем…
Ну что ж, дело для них окончилось добром, всех троих отпустили, не найдя на них и пятнышка. Немец рылся в своих бумагах, качал головой, словно удивлялся, кто это так очернил нашу деревню. Честное слово! Кого ни возьми — чистый ангел. В худшем случае — простодушный крестьянин, сбитый с толку пропагандой…
Да, забыл упомянуть, кто еще, помимо нотариуса, находился в конторе — в роли надежного свидетеля. Думаете на бывшего старосту Шимчика? Куда! Этот — хоть бы его жена на коленях молила — навсегда презрел почет и мирскую славу. Но был здесь лавочник Цут, этот хитрый лис, и его-то назначили представлять самый мирный и солидный элемент нашей деревни. Но с тех пор как начались все эти передряги, у Цута не осталось ни малейшей охоты выставляться напоказ да ручаться за то, что не сегодня-завтра перевернется вверх тормашками. Не было у него никакого желания класть руку в огонь ради «немецкого порядка», купленного ценой жизни невинных людей. Это что, совесть в нем проснулась? Черта лысого! Думал он только о себе — потому и стал осторожен.
В тот момент, когда младший нотариус вызвал меня, чтобы выправить мои документы, дверь распахнулась настежь и два немецких солдата втолкнули в комнату Робо Лищака. Вот это было скверно — признаюсь, сердце у меня так и екнуло.
— Лищак? — Начальник смерил его острым взглядом и бегло заглянул в бумаги: — Что ты делал во время восстания?
Так и спросил — на «ты», собака. Видно, уверен был, что поймали самого важного…
— Что я делал? — совершенно спокойно повторил Лищак. — Да то же, что и всегда. Дома был, паровоз водил.
— Лжешь! — закричал немец. — У нас точные сведения, что ты организовал…
Но каков наш нотариус! Опять ведь нашелся! Снова наполнил стопочки немцам, и себе налил, и прервал немецкого офицера, когда он в самый раж вошел:
— Прошу… Ваше здоровье! А что касается этого, Лищака-то, пожалуйста, осведомитесь у самого серьезного свидетеля. У пана Цута вроде нет никаких причин покрывать или скрывать всякое свинство — пусть же он засвидетельствует, чья это заслуга, что никого у нас в деревне не убили, не ограбили! Пусть скажет, кто организовал наших самых уважаемых обывателей и своего рода отряд безопасности, который в самом деле так следил за порядком, что ни у кого волос с головы не упал.