И честное слово, покупали бы мы их таким образом еще какое-то время, если б сами они все не испортили. Однажды в начале декабря приехали немцы на грузовике и — прямым ходом к сельской управе. Люди выглядывали из окон, думали: что-то будет?
Ах, черт бы их побрал! Было-то худо…
Вывели они молодого нотариуса, посадили на грузовик и — в город. Говорят, немецкий командир, безжалостно толкая его, кричал:
— Мы тебе покажем, как подделывать документы!
Если б я не придерживался последовательности в своем рассказе, то уже сейчас поведал бы, что наш славный нотариус, которого таскали по тюрьмам да гладили кнутами из воловьих жил, в конце концов бежал из какого-то транспорта и вернулся к нам тогда уже, когда война для нас кончилась. Но до этого приключилось еще столько всего, что если я не хочу все перепутать и поставить на голову, то пока пропущу это мелкое событие и перейду к тому, что было дальше.
Арест нотариуса, конечно, сильно задел чувства наших людей.
— Жаль человека, — говорили одни.
— Сегодня его, а кого завтра? — спрашивали себя другие.
— Пока они довольствовались яйцами да салом — ладно, — заявил Матуш Трчка. — Но людей мы им не отдадим!
Сам ли он до этого додумался или говорил с чьего-то голоса — все равно это было сильно сказано для Матуша Трчки, который отличался мирным нравом и рассудительностью. Но именно его слово оказалось решающим.
— Перекроем дороги! — крикнул кто-то.
Это всем понравилось.
— Перекроем! Завалим! — закричали люди.
Нет, не думайте, что они были безрассудны, что такие важные вопросы решал кто хотел, на собственный риск! Нет, далеко не так!
Ведь хотя партизан не было в ту пору в деревне, связь с ними не прерывалась; да и Безак с товарищами своими всегда знал до малейших подробностей все, что делалось в деревне, а мы в свою очередь не делали ничего без их согласия или указания.
Вскоре мы в самом деле начали устраивать завалы на некоторых дорогах.
Понимаете, что это означало?
Ведь этим мы как бы сами объявили войну немцам!
XV
Когда я вам рассказывал, как радовались люди уходу немцев, как подняли голову даже те, кто все еще находился в опасности, вам показалось странным, что среди нас не появился Лексо Безак. Ведь милиция Лищака, пусть пока безоружная, снова бдительно следила за каждым движением в деревне, глаза и уши Лищака были повсюду, и он не допустил бы ничего такого, что могло бы угрожать хоть кому-нибудь из наших.
Безак не приходил не потому, что боялся. Он не показывался на людях по той причине, что еще не пришло его время. Ведь он… как бы это сказать… собственно, не существовал больше для широкой общественности.
Смеетесь? А я сейчас объясню!
Нет нужды распространяться о том, что после подавления восстания Безаку грозила наибольшая опасность. Высокие господа давно были сыты им по горло, им было бы весьма по вкусу пришить ему все, что случилось у нас во время восстания. Сам Безак понимал это лучше всякого другого.
Поэтому, когда восстание кончилось и люди сломя голову бросились спасаться в леса, Безак, устроив семью на одном из отдаленных хуторов, сказал жене:
— Какие бы злые слухи обо мне ни приходили, ничему не верь. Я вернусь.
Потом он простился с семьей и исчез, словно его поглотила земля.
А вскоре по деревне пошли шепотки:
— Немцы схватили Безака где-то под Быстрицей и убили… Нет его в живых!
Сострадательные бабки, конечно, не тратя даром времени, побежали к жене Безака — поддержать в великом горе.
— Утешь вас господь, душенька, — причитали они, заливаясь слезами. — Дай вам бог силы, а его упокой в царствии своем…
Но — невиданное дело! — жена Безака ни слезинки не уронила…
А рабочие лесопилки, лесорубы да возчики, лучше всех знавшие Безака, шептались о другом.
— Ну да, так и дался Безак немцам! Чепуха… Он в Россию улетел… Голову даю на отсечение, коли это неправда…
И вот ведь какая штука — слухи об отлете Безака в Россию усерднее всех распространял Адам Панчик, отлично знавший, что Безак скрывается в Выдрово: ведь он был его связным.
Какой бы из этих слухов ни считался правдивым, а оба они заметали след Безака не хуже доброй метелицы.
— Он уже перед судом божьим, — толковали одни.
— Вернется с Красной Армией, — твердили другие.
И о Безаке понемногу забыли…