— Надо дать этим людям понять, что мы видим их черные души насквозь. Надо открыто заявить, что мы им не доверяем и не собираемся с ними шутки шутить. Пусть знают, что их ждет.
Ну, такое предложение приняли с большой охотой!
И вот Цуту, бывшему старосте Шимчику, Гамаю, Добричке и еще кое-кому разослали официальные письма, отнюдь не похожие на любовные записочки. Что там написали? Сейчас скажу:
«Красная Армия стоит у порога, — было там написано вполне вежливо. — Близок день расплаты. Об измене не помышляйте! Если кто из вас хоть пальцем шевельнет — тут ему и конец. Смерть фашизму! Да здравствует свобода!»
У храбрых адресатов, конечно, душа в пятки ухнула, залезли они на печь, не решаясь и пикнуть. Двое даже прибежали к Лищаку, и, заломив руки, запричитали:
— Да господи! Что вы против нас имеете? Чем мы против вас провинились? Не одна ли во всех нас кровь?
Начальник милиции так им ответил:
— Кровь крови рознь! Ваша-то малость подпорчена…
И, пригрозив им виселицей и адским пламенем, отправил их по домам.
После такого предупреждения в деревне воцарился мир. Она была отрезана от мира, и засыпал ее глубокий снег. Казалось, никто о нас не знает, все нас забыли и мы в тихости дождемся того благословенного дня, о котором все мы только и мечтали.
Ах, какое это было заблуждение!
Ну да, все шло у нас своим чередом, по улицам ходили милиционеры, Тоно Фукас выставлял часовых по окрестным выселкам, это так… Да ведь немцам в городе спать не давала загадка: отчего не возвращаются их разведчики?
И вот однажды, а было это двадцать первого января, в деревню нашу словно гром с ясного неба ударил. Вы сами учитель и сумеете представить себе то, о чем я вам сейчас расскажу.
Мишко Стрмень, этот примерный ученик, о котором не раз уже заходила у нас речь, вертелся дома без дела, мешая взрослым.
— Ах, чтоб тебя! Ты чего уроки не делаешь? — прикрикнул на него отец. — А ну марш за дело и не вертись под ногами!
Мишко опустил ушки и поплелся к окошку, где на подоконнике лежали его тетрадки. Его охватил ужас при виде арифметических примеров, которые ему предстояло решить, и он все зыркал глазами к печке — там отец натирал конопляную веревку и правил воловью упряжь. Через некоторое время отец пошел на двор и еще с порога сказал:
— Я к соседям, за матерью. Смотри, не натвори тут чего! Как вернусь, покажешь урок.
Ну, что тут рассказывать? Сами знаете, каковы эти невинные деточки. Стоял Мишко у окна, ерошил свои растрепанные волосенки, слюнявил карандаш да силился проникнуть в тайны арифметики, но ничего у него не получалось. Перед глазами его плясали немыслимые примеры:
35 + 17 =
47 + 26 =
54 + 38 =
Да что вы хотите, Мишко только-только восемь стукнуло, а в те времена дети много пропустили занятий в школе, и теперь пани учительница — бррр! — требовала, чтоб ребятишки разом усвоили всю премудрость.
А у ребятишек-то было совсем иное на уме. Нет, я говорю не о сокровищах в их карманах, о бечевочках, перочинных ножичках, гвоздях и ключах, из которых можно было здорово стрелять горошинами! Я имею в виду то, о чем все они тогда думали: о партизанах да военных приключениях. Разве не маячили перед их глазами ежедневно часовые, которых Тоно Фукас высылал в деревню из Медведёва, не разглядывали они разве венгерских перебежчиков, удравших от немцев и поступивших в бригаду?
Вот и теперь, пока Мишко терзал свою взлохмаченную головенку сложением, за окном, в которое он то и дело выглядывал, прохаживался перед лесной конторой часовой. Ах, как хотелось Мишко подойти к нему, потрогать винтовку, спросить о том о сем… Да куда! Часовой был венгр, это Мишко уже знал; он был венгр, а венгра поди пойми! Оставалось только снова приняться за уроки…
Двадцать семь да тридцать будет пятьдесят семь, а пятьдесят семь и восемь будет… будет…
Ах, черт! Мишко был уже близок к решению, да вдруг возьми и выгляни в окно. Господи! Что случилось? Куда подевался венгр?
Прижался Мишко лицом к стеклу, так что носишко расплющился — и видит: какие-то люди обступили венгра со всех сторон, толкают его, дергают, орут, — в общем, судя по всему, плохо кончится это дело! Еще бы — их десять против одного, вооружены до зубов, и хоть серую свою форму содержали они в порядке, форму венгра готовы были разорвать в клочья, да вместе с телом…
Тут уж Мишко, естественно, и думать забыл об уроках. Сердчишко-то так и екнуло! Но никто никогда не объяснит, а тем более он сам, как это он сообразил, что побудило его — пока на улице происходил весь этот шум и гвалт — выбежать из дому, мышонком проскользнуть проулком между домами — и бегом к лесу!