— Такой хороший народ и так бедствует. Вы заладили: лекции да лекции… другого средства и не видите. Черта с два им помогут лекции! Надо ударить по алкоголю и по всем, кто распространяет эту мерзость. Невзирая на лица… и главное: ничего не бояться. Начиная с тех, кто пьет, затем трактирщики и контрабандисты и вплоть до самых верхов. Виноваты все, но высшие инстанции — особенно, потому что в их власти покончить с этим злом, а они там палец о палец не ударят!
Автомобиль, еле крутя колесами, дополз до центра деревни, к самому трактиру. Около него чернела кучка мужиков. Мартикан кричал на старосту, возбужденно размахивая руками:
— Ну и стройте новую на здоровье, только чтоб с нас на нее деньги не брали! На это никто не согласится!
— Да и старая еще сойдет, — бубнил свое Юро Кришица, который в кои-то веки выбрался на люди из своей черной избы под горой. — Небось не развалится.
Староста Ширанец с пеной у рта ратовал за линию фарара. Когда машина остановилась перед трактиром, он, раздвинув рукой мужиков, подошел к ней.
— Ну, староста, как дела? — спросил д-р Гавлас.
— Да вот, как осы… из-за новой школы. Времени еще незнамо сколько, а они уже роятся. Церковный совет когда еще соберется. А строить надо.
От старосты за несколько шагов несло перегаром. Это был пожилой коренастый мужик, взгляд его зеленоватых глаз выдавал в нем человека хитрого и лицемерного.
— Пускай пан фарар печется о костеле да о фаре, а о школе мы позаботимся, — на сей раз серьезно сказал Шимон Педрох. — А то он поседеет раньше времени…
Автомобиль развернулся и покатил обратно в город. Сумрак, беря начало в темных лесах, на тихих каменистых полях и в оврагах, словно летучая мышь, опускался на избы, повисал на желтых или багряных кронах деревьев, шумящих подсыхающей листвой.
— Видали? — спросил адвокат; в голосе его клокотал гнев, но за ним слышалась скорбь. — Обсуждают вопрос о школе, об очаге культуры… а от самих разит водкой. Вот почему в первую очередь надо ударить в корень всякого зла. В трактире школы не построят ни те, кто заодно с фараром, ни кто против него. Чтобы вам было ясно: этот фарар — ярый приверженец партии людаков… и постройку школы рассматривает лишь как средство усилить влияние своей партии. В трактире, однако, дело кончится ничем.
Адвокат Гавлас был в курсе всего, что происходит в их районе, гораздо лучше многих, кого это непосредственно касалось. Эта каша действительно заварилась в приходском доме, но втайне, и стоило кому-либо заикнуться про этот щекотливый вопрос, как другие тут же спешили замять его. Зато в трактире речи лились свободно, а поскольку трактир есть трактир, то речь там льется пополам с водкой. А значит, невразумительно.
Когда машина уже подъезжала к городу и разговор пора было кончать, Фойтик решился сделать серьезное заявление:
— Вы, пан доктор, как-то сказали, что могли бы субсидировать… Я, разумеется… полностью разделяю ваши взгляды. Некоторая сумма, безусловно, очень помогла бы в нашей борьбе. А то при нынешнем экономическом положении газеты… трудно проводить в жизнь ее программу…
Д-р Гавлас постарался не выдать довольную улыбку. Его план удался. Отныне четыре полосы газеты перестанут заполняться пустой трескотней о просвещении. С этого дня д-р Гавлас объявляет беспощадную войну всем, кто недуги его родного края лечит — водкой. Программа у него есть. А теперь он заимел и рупор.
С чувством удовлетворения он свернул на автомобиле в гараж.
V
И вот час, которого крестьяне год за годом ждали со страхом и нескрываемой злостью, пробил. В один из дней, когда склоны гор уже поседели, а над черными лесами носились стаи всполошенного воронья с всклокоченным от студеного ветра пером, из дома старосты Ширанца вышел, прихрамывая, десятский и заковылял от избы к избе, разнося окладные листы. Работа, прямо сказать, адова — не потому, что приходилось месить грязь по раскисшей дороге, где стояли лужи мутной дождевой воды, да шлепать по навозной жиже на крестьянских дворах, а из-за ругани и проклятий, которые вместо «здравствуй» сыпались на его ни в чем не повинную голову.
А хромота — второе досадное обстоятельство этого дня. Вчера десятского Венделя Гадиду лягнула корова, когда он чистил хлев; это бы еще полбеды: ни один крестьянин на свете не застрахован, что его хоть разок не приласкает копытом лошадь или корова. Но ты уж лягни или самую малость, чтобы нога не разболелась, или уж так, чтобы уложить хозяина в постель. А тут, как на грех, получилось ни то ни се, вот и хромай, разноси бумажки налогового управления…