Магат уже давненько заводил с ним разговор о Зузином леске. По склонам холмов там и сям были разбросаны рощицы, то совсем маленькие, то побольше, принадлежавшие жителям деревни. Они-то и были предметом вожделений Магата, а облапошить мужиков ему ничего не стоило. Как и в других случаях, и на этот раз Ширанец с Магатом меньше всего заботились о том, чтобы помочь Зузе.
Зуза все это время пребывала в крайней растерянности, не зная, на что решиться; но когда староста направился было вон со двора, она впервые высказалась определенно:
— Ну… тогда пусть придет… Магат. Поговорим.
— А чтобы не было никаких… этих… знаешь, надо бы дать объявление в газетах, что твой муж Марек пропадает неведомо где, что место жительства его неизвестно и вообще… что прошел слух о его смерти. Это нужно, чтобы получить разрешение на вырубку, не нарушить закон.
— А мне тем временем судебный исполнитель на горло наступит.
— Не бойся, Зуза. Это только… форма. Чтобы потом не говорили, что и Марек был владельцем, а ты одна весь лес продала. Уж так положено… а там можешь продавать. И рубить можно будет смело… Не ждать ведь, пока господа все это через канцелярии протащат.
Об этом шаге Зузы деревня узнала, только когда первые топоры и пилы вгрызлись в белое тело гордых елей. Случилось это уже позже, зимой… А пока была осень, правда, уже совсем на исходе.
Шел ноябрь с невероятно глубокой грязью на дорогах, с размокшими, пропитанными холодным дождем горными склонами, ноябрь мрачный, как мужик, надвинувший шапку до самих бровей. Над вершинами гор, над редеющими лесами ползли тяжелые тучи. Если не было ветра, они застывали над полянами, повисая на осиротевших елях или буках, словно гигантских размеров белье, которому трудно просохнуть.
Постепенно бабы перестали навещать Зузу Цудракову. Она никогда толком не отвечала на их вопросы, и им надоело к ней ходить. Это вовсе не было проявлением обиды с их стороны, просто им казалось, что Зуза совсем помешалась и что с ней приключилось нечто такое, чего им не понять. Шушукаясь между собой, в глубине души они были уверены, что в Зузу вселилась нечистая сила, сбивающая ее с пути истинного, что Зуза попала в заколдованный круг, откуда нет выхода. Поговаривали, что неплохо было бы привести к Зузе ворожею, — пусть она выгонит злых духов из нее самой и из ее дома, — или позвать Адама Прахарика: этого сколько раз арестовывали, а он всякий раз как ни в чем не бывало возвращался домой, к своим, и помогал им советами. Однако ни одна из баб не отважилась заговорить об этом с Зузой. Они знали, что Зуза откажется, и не потому, что не верит прорицателям, а потому, что боится узнать о еще большей катастрофе и новых, еще более тяжелых, ударах судьбы.
Тогда, весной, гадалка прочитала Зузе по книге ее судьбу — речь там шла о двух мужчинах, — и вот все исполнилось до последнего слова. Теперь Марек, ее первый муж, гниет где-то в Америке, хотя, сказать по правде, с ним Зуза никакой радости не видела.
В пространстве и времени, доступном их примитивному пониманию, сбывались вещие слова, и до гигантских размеров разрасталась уверенность, что существуют сверхъестественные силы и явления, которые до поры до времени не видны, но проявляются загадочным образом и потому нужно безоговорочно верить в них.
Как-то раз к Зузе снова заглянула тетка Туткуля. Послонявшись по избе, она сунула свой любопытный нос во все углы, а потом, как всегда, завела:
— Жаль мне тебя, Зузочка…
Зуза молчала. Сидела за столом напротив тетки и как воды в рот набрала.
— Поговаривают, будто хозяйство у тебя совсем разваливается. Ты уж как-нибудь продержись… с божьей помощью перетерпишь год в трауре, а там…
Зуза встрепенулась и переспросила:
— А там?
— Ну, какой-нибудь мужик найдется. Иначе намаешься.
— А с мужиком и подавно, — отрезала Зуза. — Не хочу.
У Ту тку ли еще что-то вертелось на языке, но она больше ничего не сказала и вскоре засобиралась домой.
Как-то ночью, уже в конце ноября, возле избы вдовы Карабковой послышался подозрительный топот, бормотание и возня. И прежде чем Карабкуля успела очнуться от сна, кто-то так забарабанил по стеклу, что оно только чудом осталось цело, и диким безумным голосом закричал: