Большинство присутствующих попало в сети, как одурманенная, полуотравленная рыба. Когда определили их количество, конференцию закрыли, и тогда уж, в доверительной обстановке, главный рыбак — политический секретарь аграрной партии — начал обрабатывать свою добычу более откровенно.
И это было отвратительно.
Когда учитель Цисарик возвращался из города в деревню, встречавшиеся мужики снимали свои широкополые шляпы и по-соседски обращались к нему.
— Благослови вас бог… Здравствуйте, пан учитель, где это вы были?
А он отвечал им в тон:
— Спасибо на добром слове. Здравствуйте! В городе был.
— Ну что там новенького?
— Да так, всякое…
Слова эти были привычны и неизменны. Цисарик, разумеется, не обнаружил сразу своих новых замыслов, навеянных конференцией, но все-таки попытался прощупать почву на будущее.
— Соломы на подстилку у вас хватает? — спрашивал он на другой день ближайших соседей.
— На… на подстилку?
От крайнего удивления глаза у них на лоб полезли.
— На подстилку, говорите? Соломы нынче и на корм не хватает, где уж тут думать о подстилке!.. Хвою подстилаем…
— А фуражная солома дорого стоит? Я имею в виду в этом году…
— Ого-го! И не говорите! Сами знаете, последний-то урожай был совсем никудышный.
Мужики разводили руками. Кто знает, хватит ли кормов до весны, а чтоб прикупить — на это нет никакой надежды.
Учитель Цисарик действовал весьма осторожно, хотя большинство крестьян относилось к нему хорошо и многие о нем говорили: «Такого у нас еще не было!» Пришел он в деревню совсем молодым, сразу после учительского института, и первое время старался привести школу в порядок, разбить сад на пришкольном участке. Трудился один-одинешенек, только дети ему и помогали; посадил несколько рядов яблонь и груш, разбил под окнами цветник. Свое первое учительское место он рассматривал как важный этап в жизни и хотел, чтобы здесь во всем чувствовалась основательность. Там, где сад спускался по крутому берегу к реке, он посадил подстриженные елки таким образом, что они образовали число 1925 — год приезда Цисарика в деревню.
Вскоре, однако, из молодого идеалиста стал вылупляться практический человек. Он понял, что в деревне есть множество других, более перспективных занятий, чем разбивка цветочных клумб и живое летоисчисление, от которого никому не было пользы.
Он заинтересовался политическими взглядами отдельных группировок в деревне, ко всему присматривался, во все вникал, отдавая этому все больше свободного времени. И как-то само собой получилось, что с каждым годом символические елки одна за другой стали сохнуть, их заглушала высокая трава, а через три года цифры уже трудно было различить. Цисарик махнул на них рукой… Он нашел себе совсем другое занятие — для собственного блага и для блага других людей. Живое летоисчисление! Чего только не взбредет в горячую голову юноши! Теперь… теперь даже коза не получит от этого никакого удовольствия — хвою коза не ест.
— Эх, кабы на санях!
— Погоди, вот подморозит!
— Рано еще!
На шоссе лежал мокрый снег. Грубые тяжелые башмаки утопали в нем по щиколотку. Несмотря на непогоду, мужики месили снег, топтались перед телегами, около лошадей.
— Езжайте с богом! — крикнула им стоявшая в дверях трактира жена Чечотки.
Мужики забегали туда подкрепиться на дорогу. Длинная вереница телег потянулась по шоссе, колеса погружались в грязную холодную снежную кашу, а мужики весело перекликались. Шутки и смех перескакивали с одной телеги на другую.
— Юро, что скажешь?.. Скоро подморозит?
Юро Кришица, который всегда все слышал и знал — его изба прижалась к косогору у самого леса и оттуда деревня была как на ладони, — почувствовал в словах Шамая насмешку и потому ответил:
— Тебе лучше знать… Живешь у реки, там виднее.
Мартикан возвышался на своей телеге, точно громадная угловатая глыба. Он не принимал участия в разговоре и шутках и молча трясся на разболтанной телеге, смирившись с придавившей его нуждой — его, кто когда-то был в деревне королем долларов.
Ехали в город, на станцию. Учитель Цисарик обещал дешевой соломы, и вот сегодня за ней отправилось чуть не полдеревни. Это походило на чудо… никому в деревне и не снилось, что при нынешней нехватке кормов можно достать сколько хочешь соломы, да еще по такой дешевке. А все Цисарик! Они расхваливали его на все лады, но при этом пытались понять причину такого благородства. «К чему бы это? — спрашивали они друг друга или самих себя. — Почему он раньше этого не делал? У него, верно, большие связи, но с чего бы он стал пользоваться ими для нас?»