Из машины вышли трое.
— Староста здесь? — крикнул шофер в дверь кооперативной лавки.
Продавец высунул голову. Видно было, что неожиданные гости не произвели на него особенного впечатления.
— Старосты нет! — грубовато ответил он и подал им ключ от помещения.
Встреча была довольно странной.
Приезжие попросили несколько ящиков, установили на них проекционный аппарат, натянули большое белое полотнище и закончили все приготовления раньше, чем их пришел приветствовать первый член сельского правления. Он разогнал любопытных ребятишек и шалопаев-подростков.
Вечером народу набилось столько, что аж черно стало, яблоку было негде упасть. Сидели на низеньких, обструганных скамейках, а впереди, у самого экрана, понаставили в несколько рядов стулья, и как-то само собой получилось, что здесь, ближе к экрану, уселись те, кто пользовался в деревне наибольшим почетом. Последним с шумом ввалился в помещение староста Ширанец, уже успевший хлебнуть в кооперативном погребке; один из членов совета выборных хотел уступить ему место, но Ширанец, перекрывая шум, заорал:
— Сиди, Юро, сиди, у меня есть! — и одной рукой поднял над головой стул, который прихватил с собой из погребка. Он поставил его еще ближе — впереди первого ряда, — чтобы видеть лучше всех.
В комнате стоял острый запах овчины и смазанных маслом и керосином волос. От всех несло кислой капустой, а кое-кто из мужиков распространял вокруг себя тяжелый дух водки или пива, смешанного с ромом. Женщины закутались так, что из-под шерстяных платков торчали одни только носы, а пробравшиеся сюда тайком ребятишки сидели скорчившись по углам, боясь, как бы кто-нибудь не заметил их и не выгнал.
— А что же это за машина? — спросила одна из баб, стоявших рядом с аппаратом.
— Это крутить картинки, — объяснила ей другая. — Видишь вон ту ручку?
— Ну?
— За нее и будут крутить.
На этом объяснение закончилось.
Было невыносимо душно и жарко, но тулупов не расстегивали, платков не развязывали. Мужики начали курить, дым густыми облаками собирался под потолком. Стало просто невозможно дышать.
— Не курить! Курить воспрещается!
Подвыпивший староста дернул плечом, точно хотел показать, что ему-то никто запретить не может. Папиросы все-таки спрятали и теперь курили потихоньку, пуская дым вниз или в рукав.
Шум нарастал. Отдельные выкрики врезались в плотный воздух, словно топор в дерево. Мутной водой по широкому руслу тек разговор. От нетерпения никому не сиделось на месте. Волновались.
— Давай начинай!
У экрана появился один из приехавших в автомобиле, студент, — «Красный крест» многих навербовал для чтения лекций. В нескольких словах он обрисовал значение организованных выездов в деревню и попросил присутствующих внимательно следить за лекцией и картинками, чтобы извлечь из них для своей дальнейшей жизни как можно больше пользы. После этого он протиснулся к аппарату.
В керосиновых лампах, висевших по стенам, подвернули фитили и затем вовсе их потушили.
— Ой!.. — всполошилась одна бабенка. — Как же это мы впотьмах будем?
Мужики вокруг разразились хохотом.
— Не бойся, Гана, на тебя никто не позарится!..
И тотчас какая-то девка взвизгнула так, что у всех мороз пробежал по спине: это парни пощекотали ее.
— Тихо!
Началась лекция о вреде алкоголя. Один молодой студент читал ее по бумажке. Другой показывал диапозитивы.
— Алкоголь приносит человеку вред во всех отношениях, — начал лектор общую часть своего выступления, — убивает его экономически и морально, отнимает самое ценное — здоровье.
Слушателей, однако, больше занимали картинки, которые показывали для иллюстрации. Разные случаи из жизни пьяниц вызвали у присутствующих живейший интерес и отклик. Тут не требовалось даже комментариев лектора, осуждающего эти явления. Люди сами настолько вживались в эти картины, что по простоте сердечной обращались к пьянчугам, как к живым, посмеиваясь над ними или жалея их. Слышались насмешливые выкрики:
— Во нахлестался, сердешный!
— Иди-ка лучше проспись!
Более рассудительные быстро пресекали подобное проявление сочувствия. Боялись показать, что рыбак рыбака видит издалека.
Большинство слушателей сидели молча, как воды в рот набрали. Демонстрируемые картины врывались в сознание жителей этих глухих углов, будоража его и подрубая под корень представления, которыми они жили до сих пор. Такие знакомые, повседневные сцены, преображенные волшебным аппаратом, словно кричали с экрана, как обухом били по голове. В душе некоторых зашевелилось сознание своей вины — малюсенький червячок, юркий, живучий, прожорливый, и чем глубже он проникал, чем больше точил, тем быстрее рос. Многим становилось стыдно, когда они узнавали и видели на экране своих двойников, другие сердились и ворчали: