— Подождите немного, вот будет у нас после выборов автономия, президент!..
Но мужики только недоверчиво усмехались, а некоторые открыто смеялись:
— А на что нам президент? Нам дешевой соломы надо! Нужно будет, мы с аграриями посчитаемся, со всеми, кто хочет нас сбить с толку! Нам политика ни к чему… Вот если кто нам помочь хочет…
Тут-то все и разъяснилось. Крестьяне, оказывается, видели солому, а не аграриев. И когда произносилось слово «аграрии», имелась в виду солома. А со словом «людаки» были связаны только обещания, которым легко верилось, но ни одно из которых еще не было выполнено; обещания, которые они так щедро сыпали перед выборами для того, чтобы после выборов надеть на шею народа ярмо потяжелее прежнего. Оказалось, что партии перестали существовать для крестьян: у них просыпалось сознание того, что им нужна совсем другая помощь, чтобы не погибнуть. А раз после выборов их беды никуда не девались и даже не становились меньше, у них были все основания считать политику всяких партий жульничеством, которому нельзя верить.
Пономарь с ужасом замечал, что люди отворачиваются вообще от всякой политики. С людацкого древа опадали листья. Пономарь шел к фарару, ругался:
— Худо. Люди что скотина — без понятия. Читали статью, я сам им читал… не понимают. Вместо того чтобы объединиться в один лагерь и ударить по врагу, грызутся между собой!
Он, разумеется, имел в виду лагерь людаков.
А дела для людаков оборачивались неважно. «Почему, собственно, народная партия именно теперь, перед выборами, выступает против аграрной? — думали многие. — Сами-то они хоть что-нибудь для нас сделали?» Этот же вопрос можно было, как рукавицу, вывернуть наизнанку: «Хорошо… От людаков мы ничего, кроме обещаний, не видели, но почему и аграриям целых десять лет до нас не было дела, а теперь вдруг, перед самыми выборами, они подоспели с этой соломой?» Мартикан и Шамай всегда появлялись там, где сходилось несколько спорщиков, и тогда клубок начинал распутываться, а в головах людей, сбитых с толку беспрестанными туманными речами, начинало что-то проясняться. Мартикан, высказывая не только свое мнение, но и мнение Шамая, Кришицы, Педроха и других, объяснял:
— Всех их нужно бить и разоблачать. Разве вы не видите, что учитель за солому хотел нас привести к аграриям? Или не знаете, как фарар пописывает в газетках? И почему как раз теперь, перед выборами? А ведь он даже соломы и той не дал, зато недавно голосовал за Магатов кабак! А вчера — видели? — соцдемы плакаты расклеивали! Думают, мы забыли, как они в двадцать втором году помогли прикрыть суконную фабрику… Наверно, за то, что мы за них тогда голосовали! Да что говорить: волки в овечьей шкуре… и нельзя верить ни аграриям, ни фарару, ни прочим. Только себе!
— Как это… себе? С какой-нибудь партией ведь надо идти…
Из этого тупика трудно было найти выход. И вдруг, скорее по наитию, один из мужиков спросил:
— А что, если с коммунистами?
Всех, казалось, поразил этот вопрос. А в самом деле: что, если с коммунистами? Ведь есть и такая партия… и те, что о ней рассказывали в деревне — Совьяр, железнодорожник, бывалые дротары и рабочие, — все они говорили, что коммунисты — за бедноту… только ведь… мужику, однако, трудно было на это решиться. Коммунисты ведь все больше в городах, среди рабочих, а тут, в деревне, к примеру, ни один из них до сих пор не показывался, чтобы устроить собрание. А может, они только о рабочих думают… тогда мужику как? Куда и с кем? Это был трудный вопрос!
— Где они? Надо бы на них посмотреть… на коммунистов.
— Да и помогут ли они нам?
Это была правда. Коммунистов в деревне не было, если не считать Совьяра с его болтовней. А если б и были, то они не могли бы помочь так, как наивно представляли себе эту помощь мужики.
Деревня уже была обманута всеми партиями, за которые только голосовала. В деревне чувствовали, как все, во что верили, рушится. Приходит конец вере и терпению. И если в разговорах и появлялось слово «коммунисты», то это шло не от убежденности в их правоте. О взглядах коммунистов здесь ничего не знали. Просто жизнь бедноты была настолько тяжела, что сама толкала к протесту, а мужики слыхали, что «коммунисты идут против господ».
Отправлялись за советом к кузнецу Талапке, но Талапка, по своему обыкновению, только отговаривался:
— Не знаю, соседи. Ничего не знаю о политике. Меня это не интересует. И наверное, я опущу на выборах пустой бюллетень. По крайней мере никому не пособлю.
Кришица неторопливо взвесил его слова, потом сказал:
— Тем, кто против нас замышляет недоброе, не пособишь, это верно, но тем, кто хочет нам помочь, повредишь…