Кореска продолжал наступать:
— А если и Зуза согласится, зачем же еще ломать голову? Ни фарар, ни те, кто будет воротить от вас нос, вам счастье не дадут. Свое счастье, Павол, построите только вы сами: ты и Зуза. Слушай… ты рабочий, у нее дом и клочок земли. Но, не ровен час, уволят тебя с работы, а ее землю продадут за долги, — думаешь, фарар поможет вам в трудную минуту? И можно ли рассчитывать на тех, кто насмехался над вами, презирал вас? Останется лишь то, что есть у вас самих. Ваша сила. И уверенность в своей правоте.
— Я о том же толкую, — перебил Павол, — и так же думаю. Зуза славная женщина и, надеюсь, верит мне. Пойду к ней и скажу: так, мол, и так, Зуза, мы с тобой любим друг друга, зачем нам фарар… и пускай хоть вся преисподняя на нас ополчится.
Через грязный ручей, над которым висит белый пар, были перекинуты узкие мостки и ржавые трубы. Павол с Кореской, увлеченные разговором, шли все дальше, даже не замечая, как сокращается расстояние до Остравы. Мягко, словно легкий пепел, на землю опускались сумерки.
Последние слова Корески прозвучали, как удар хлыста:
— Если Зуза умная женщина, она согласится с тобой. Если же не согласится, мой совет тебе, Павол: не женись!
Павол был доволен, что и такую тему можно откровенно обсудить с Кореской. Однако при всей строгости и беспощадности его суждений ему не удалось развеять радужных мечтаний Павла. Павол не сомневался, что Зуза все поймет, и, как только он ее обнимет, поцелует, она скажет ему: «Пойдем… своей дорогой, чтобы нам было хорошо!»
К вечеру они дошли до Остравы. Черной, мрачной каменной громадой расстилалась она перед ними. Гул доносился изнутри, из-под земли, гул стоял на улицах. Каждый трамвай, с тревожными звонками пробиравшийся через толпы людей, машин, экипажей и детских колясок, как бы хотел отсюда, с поверхности земли, связаться с теми, кто был под землей: развороченная земля гулом отвечала за тех, кто находился в штольнях, у электрических сверл, лифтов, у нагруженных и опорожненных вагонеток, а также за тех, кто с фонарем в одной руке и кайлом в другой проводил свою трудоемкую рабочую смену в угольной шахте.
А над штольнями — свидетелями этого изнурительного труда — ключом била жизнь. Она кипела на широких асфальтированных улицах, в старинных бюргерских домах и модерных жилых многоэтажках, в ярко освещенных кафе и ресторанах, в тихих барах и подозрительных кабаках. Не было такого места, такого глухого уголка, где не бился бы пульс многообразной жизни, изо дня в день кипевшей, как бурливое море. В этом движении, шуме и водовороте Павол старался держаться поближе к Кореске. Рядом с ним он чувствовал себя в безопасности. Вместо привольных, залитых солнцем родных пастбищ здесь были площади в сиянии электрических огней, вместо густых сосновых боров над крышами высоких домов вздымались стройные трубы заводов и фабрик. Этот мир был Павлу чужим. Но люди, обреченные жить в этом мире, с каждым днем становились ему все ближе. Он жил общей с ними болью, печалился их печалью, переживал их заботы — был одним из них. Только радостей было мало.
Вдруг Павол застыл перед огромным зданием, украшенным бесчисленным множеством светящихся лампочек. Этот дом был настолько великолепен, так резко выделялся среди остальных, в нем угадывалась такая радостная, беззаботная, богатая жизнь, что он не мог не поразить деревенского жителя Павла. Перед домом стояли люди — с виду явно рабочие, изнуренные тяжелым трудом шахтеры, возчики, проводившие воскресный день на каменных мостовых. Никто из них не вошел внутрь. Они только смотрели на сверкающие лимузины, подъезжавшие к кафе, из них выходили господа в тяжелых шубах и дамы, закутанные до розового носика в дорогие каракулевые манто, с дегенеративными собачонками и живыми цветами в руках. Они окунались в море света, не удостоив взглядом швейцаров в ливреях и подтянутых кельнеров, сгибавшихся перед ними пополам, как стебли цветов. Всякий раз, как открывалась входная дверь, на улицу вырывался целый каскад ликующих звуков, и жизнь за этими огромными окнами казалась сладким, волшебным сном.
Кореска остановился. Он наперед угадал вопрос Павла:
— Что это?
— Это… Дом шахтера.
Вытаращив от удивления глаза, Павол приготовился пережить еще один удар.
— Дом шахтера?
— Ты не ослышался. Дом шахтера.
Мгновенье они молчали. Только испуганно звенели вокруг трамваи да гудели автомобили за спинами пешеходов. Кореска, пряча улыбку, наблюдал изумление Павла. Потом решил помочь ему разобраться и в этом.