А упал на землю пистолет, вырвавшись при ударе из руки старшего лейтенанта. И Дектор заметил это. В руке у инструктора сверкнул нож. Но Частухину было наплевать на это. Он помнил удар в ухо, полученный на дороге. И кого же бил этот хмырь, эта белобрысая харя, эта паскудная немецкая морда? Его, Леньку Пожарника?!
И старший лейтенант, вспомнив родную Преображенку, навесил «профессору» с правой — мгновенно, со страшной силой, от души, метясь тоже в ухо. Но немец был крепок, черт, как пень. Он выронил от удара нож, но на ногах устоял и на этот раз. И вспомнив, наверное, те времена, когда еще жил в своем Поволжье, где драться умел каждый мальчишка, будь он русский или немец, ответил Частухину не приемом дзюдо, а кулаком — размашистым русским ударом по скуле.
Это и был тот самый момент во фронтовой жизни старшего лейтенанта Леонида Частухина, когда коса нашла на камень. Забыв обо всех хитрых способах боевого и специального самбо, которые он изучал когда-то в милицейской школе, Леонид Евдокимович Частухин бил инструктора немецкой школы диверсантов с обеих рук, по-преображенски — по соплям! в глаз! в нюх! под дыхало! — словно хотел доказать во что бы то ни стало этому стриженному под короткий бобрик Дектору, что уж в чем в чем, а в чисто кулачной драке он, немец, никогда и никакого преимущества над русским человеком не имел и иметь не будет — это тебе не блицкриг ваш паскудный!
А Курт Дектор бился со старшим лейтенантом Частухиным, как настоящий саратовский грузчик, от которых, он, видно, и научился в своей молодости в Поволжье высокому искусству русского кулачного боя. Подсознательно инструктор немецкой школы диверсантов, наверное, понимал, что победить советского контрразведчика он может только кулаком, что спастись от своего преследователя он может только вот в такой русской кулачной драке. И «профессор», хрипя и ругаясь, перемешивая немецкие слова и российскую матерщину, крошил старшему лейтенанту ребра и скулы пудовыми ударами (свинчатку свою он, очевидно, тоже обронил по дороге).
Они дрались «с уха на ухо» на поляне минут десять, сдирая с рук кожу, разбив в кровь друг другу носы, расквасив губы, наставив гроздья фонарей под глазами, не уступая друг другу ни в чем, не цепляясь, а только сотрясая друг друга тяжелыми, злыми и беспощадными мужскими ударами.
И еще неизвестно, чем бы кончилось это свирепое и тягостное побоище, если бы вдруг перед старшим лейтенантом Частухиным не возникло с укором суровое и строгое лицо его отца, Преображенского дворника Евдокима Частухина, и голос его не сказал бы около самого сердца: «Ну, что же ты, Леня? Или забыл про всех нас — про меня, мать, брата?»
И тогда полыхнуло в груди у Леонида Евдокимовича то самое, русское, последнее — смертельная тоска: пан или пропал! — и, «позвав» в руку все оставшиеся силы, чувствуя, что калечит себе пальцы и вдребезги разбивает кости на кулаке, ударил в последний раз старший лейтенант Частухин майора Курта Дектора между глаз, размахнувшись аж от самой земли, и рука его «въехала» в ненавистное лицо инструктора школы диверсантов чуть ли не по самый локоть.
И, задохнувшись слюною и кровью, шагнул «профессор» на полусогнутых чуть вперед и, всхлипнув, лег носом в примятую траву и замер, затих, заскучал — неподвижно и тихо.
…Когда капитан Бузин появился вместе с несколькими военными на поляне (все четыре агента из группы Дектора были к тому времени уже арестованы), немец, связанный по рукам и ногам, но уже пришедший в себя, громко стонал, лежа на земле на боку, пуская изо рта красные пузыри.
А старший лейтенант Частухин, поддерживая (как спеленатого младенца) своей левой рукой кисть правой руки, перевязанную окровавленным носовым платком, сидел около задержанного и равнодушно, без всякого выражения интереса на своем жестоко избитом лице смотрел на него.
Конечно, о том, чтобы сразу получить от инструктора все сведения о школе диверсантов, не могло быть и речи. Курт Дектор два дня не мог произнести ни одного слова. Язык у него был похож на огромный разбухший кусок мяса, кожа на губах расчленена во многих местах, десны и небо покрыты многочисленными гематомами и кровоподтеками. Зубов у инструктора впереди не осталось совсем, и поэтому педагогическую его карьеру после экскурсии в районы Орла и Курска можно было, очевидно, считать окончательно завершенной.
— Что же это ты, брат, так отштукатурил гостя? — укоризненно спросил капитан Бузин, зайдя навестить Частухина в санчасть. — Совсем немец говорить разучился, только мычит. А ведь весь расчет был на его подробные показания.