Но что-то такое молодцеватое еще ощущается в круглом, расширяющемся книзу кирпичном основании бабушки-башенки. И, присмотревшись внимательно, я убеждаюсь в том, что она еще долго простоит на своем месте, если только кому-нибудь слишком решительному не придет в голову мысль снести ее — ее, никому не мешающую, а, наоборот, радующую своей долговечностью глаз старожила здешних мест.
Я иду по Преображенскому валу вдоль приземистого и длинного монастырского сарая из белого кирпича. Когда-то Преображенские монахи хранили, очевидно, здесь дани, собираемые с окрестного населения. Но потом возле монастырских стен по инициативе каких-то земских организаций и деятелей была построена туберкулезная больница, как наглядный фактор агитации против невежества и засилья монахов надо всей округой. В монастыре молились богу за больных (в монастырской церкви, как гласила легенда, была особая икона «Всех болящих», помогавшая якобы от легочного недуга, и сюда стекалось по временам неимоверное количество чахоточных людей), но больные тем не менее умирали. В больнице же больных просто лечили, и они выживали.
Год за годом больница приобретала все большую популярность среди местного населения, а монастырский авторитет падал. Предметно решение этого соперничества выразилось в том, что по решению городских властей огромный каменный сарай у монастыря отобрали и передали его больнице — для врачебных и санитарных нужд. И именно это событие, как гласила все та же легенда, послужило началом полного упадка Преображенского монастыря. Монахи стали разбредаться из обители. В конце прошлого века, чтобы сохранить духовный престиж, здесь пытались устроить богадельню, но она как-то не задалась: место было уже лишено божьих милостей и божьего покровительства.
А после революции в добротные, двухэтажные каменные монастырские здания стал перебираться рабочий люд с окрестных суконных, ткацких и прядильных фабричонок, в большом количестве разбросанных по берегам протекавшей за монастырским, Преображенским, кладбищем речушки Хапиловки. На этом и завершилась судьба монастыря, построенного некогда на месте Преображенского дворца царя Петра I. Но крепкие монастырские здания остались. Сохранились и зубчатая монастырская стена, и монастырские башенки, в которых мы, Преображенские мальчишки, играли в казаков-разбойников, на чердаках которых мы находили столько интересного и таинственного. Остался дух «святого места», дух загадочности, и приумноженный десятками самых невероятных историй и небылиц древний каменный ансамбль монастыря притягивал нас когда-то к себе неутолимо и неотвязно.
…Я стою у стен Преображенского монастыря. За спиной у меня — туберкулезная больница. Слева — вход на Преображенский рынок и длинный, скорбный въезд на Преображенское кладбище. А прямо передо мной — полукруглое белое пятиэтажное здание с характерными признаками архитектуры тридцатых годов. Это корпус № 1 дома № 24 по Преображенскому валу. Это мой родной дом.
И я боюсь подходить к своему дому. Я стою напротив него, в пятидесяти метрах, и боюсь переходить через трамвайные пути, потому что столько воспоминаний нахлынет сейчас на меня, столько знакомых голосов услышу я, столько близких людей выйдет навстречу мне из моего родного дома, что сердцу человеческому может оказаться и не под силу такая встреча со своим прошлым, такое свидание со своим собственным детством и юностью.
Я все-таки перехожу через трамвайные пути и подхожу к своему дому. Он постарел, мой первый корпус, осыпалась кое-где краска с его стен, и, словно раны на теле ветерана, видны причудливые пятна голой штукатурки, незащищенные от ветров и морозов. И вообще — он очень старомоден сейчас, мой родной дом, построенный. когда-то в тридцатых годах, не строителями, а рабочими Электрозавода и ткачихами фабрики «Красная заря» методом народной стройки — в свободное от работы время.
Я медленно иду вдоль своего первого корпуса от третьего подъезда к первому и незаметно для самого себя вхожу в Палочный переулок. Я останавливаюсь на углу своего дома, поворачиваюсь налево и вижу перед собой свой двор, в котором прошли мое детство и юность. А чуть дальше — моя школа.
Я стою в Палочном переулке и смотрю на свой двор. Здесь прошло мое отрочество, здесь я играл в футбол, в расшибаловку, в колдунчики, в отмерялы, здесь я дрался с друзьями-мальчишками, дразнил соседних девчонок, здесь начиналась моя жизнь, здесь начинался для меня мир, весь белый свет — здесь начиналось все.