— Фома, слышь, — испуганно позвал один из бандитов, — кажись, помер он…
Фома подошел к стулу — хозяин дома был мертв.
— «Пиковая дама», — тихо сказал кто-то из налетчиков, очевидно, не чуждый литературе, — произведение Пушкина…
— Почти «Пиковая дама», — перебил его еще больший знаток литературы. — Там была старуха, а тут старик. Тройка, семерка, туз.
— Ребята, срывайте обои, — волнуясь, торопливо приказал Фома, — там деньги…
Через пять минут, когда все обои были сорваны, перед ошалелым взором банды предстала потрясающая, не виденная еще ни разу никем из бандитов картина вершины человеческой скупости: все четыре стены комнаты от пола до потолка, ровно, со скрупулезной точностью, как по линейке, были обклеены червонцами. Все купюры были тщательно подогнаны одна к другой. В некоторых рядах, особенно ближе к полу, купюры были наклеены друг на друга по две, по три, а то и по четыре штуки.
— Окно занавесьте! Трое на шухер! — скомандовал Фома. — Остальным — греть воду!
Всю ночь банда теплой водой и тряпками смывала со стен деньги. Старика вытащили в коридор, и он лежал там одинокий, всеми забытый.
Работе никто не мешал — дом стоял на отшибе, окно выходило на высокую железнодорожную насыпь.
К утру отмытые от клея деньги обсохли. Их было без тридцати шести тысяч полмиллиона рублей.
Третья глава
— Последнее дело, ребята, — сказал Фома банде на очередном толковище, — и рассыпаемся до зимы…
Дело было задумано дерзкое. Фома Крысин решил взять кассу крупного акционерного общества в день платежей и расчетов с акционерами. По предварительным сведениям, в этот день в операционном зале общества должно было находиться не менее грех миллионов рублей.
Фома четвертую неделю подряд пил с двумя конторщиками из операционного зала. Пил осторожно, себе наливал по маленькой, конторщикам — от души.
Познакомился он с ними как бы случайно — в меблированных комнатах на Тверской. Себя выдал за приезжего торговца из Сибири (места были вполне знакомые), который ищет способ удачно пристроить имеющийся капитал.
Конторщики на знакомство пошли нехотя — были они все же при солидном деле, через руки их каждодневно проходили немалые суммы. Требовалась осторожность при выборе новых приятелей. Но Фома Крысин сразу завоевал их доверие (сам Фома быстро понял, что переиграет обоих). В их настроениях он уловил одну общую черту — зависть к дельцам, с которыми приходилось общаться, к их возможности свободно и по своему усмотрению распоряжаться большими деньгами.
Пришлось несколько раз прижимисто, но все-таки швырнуться тысчонкой, другой. (Купец из Сибири мог себе позволить это, тем более что он искал через новых собутыльников контакты с деловым миром Москвы.) Окончательно закрепить дружбу помогли девочки — у обоих служащих акционерного общества аппетиты по этой части были большие, а карманы пусты.
На решающем этапе общения Фома пустил в оборот слово «ксплотация». «Классовый» подход и здесь, как и в случае с горничной, сработал безошибочно. (Фома угадывал теперь дух времени применительно к человеческим страстям как заправский политэконом.)
— Чужие деньги считать — только зрение портить, — говорил Фома, развалясь в кресле в отдельном кабинете ресторана на бегах. — Чужие капиталы в руках — одно расстройство для здоровья.
Конторщики, Сеня и Порфиша, не просыхающие который вечер, давно уже округовевшие от слов и щедрот хитроумного Фомы, только одобрительно мычали, прихлебывая шампанское.
— Другое дело собственный капитал, — рассуждал Фома, разливая шампанское. — Человек с капиталом — король природы. Сам себе царь. Чего хочет, то и делает, куда пожелает, туда и едет. Лев, а не мышонок.
Порфиша и Сеня, пьяно кивая головами, преданно смотрели Фоме прямо в рот.
— Кто есть человек без капитала? — вопрошал Фома, слегка даже удивляясь собственному красноречию. — Червь. А с капиталом? Орел. А почему? А потому, что имеет крылья — наличность. Расправил денежки и полетел. Куда? А в любую сторону. Его везде ждут, ему все рады. Он деньги тратит — сам радуется и другим людям удовольствие доставляет.
— Фома, друг! — скреб на груди рубашку Сеня. — Научи, как жить. Ску-учно! Целый день костяшками щелкаем… Надоело!
— И я, — гордо выпрямлялся Порфиша, — и я хочу, как орел… В любую сторону… Расправил и полетел… К девочкам. Поехали, а?
— К примеру, взять меня, — нравоучительно поднимал вверх указательный палец Фома. — Я утром просыпаюсь, у меня хорошее настроение. А почему? Имею наличность. Сразу спрашиваю стакан водки, пива, икорки, балычок. И за все тут же плачу. А что дальше? А дальше я встаю, выхожу из номеров, и мне все возможно. В любой трактир могу зайти — в самый что ни на есть лучший. Это мне как через два пальца плюнуть. Вот я какой человек при моем капитале. Мне любую чепуху купить можно — хошь слона, хошь кита…