Говоря все это, Мара обнимала дочь, целовала ей глаза, лоб и волосы на макушке, как это делала в давно минувшие времена, когда Персида была маленьким ребенком.
— Прости меня, мама, мама моя дорогая, драгоценная и добрая, — твердила Персида, захлебываясь рыданиями, — и скажи, что же мне делать?
Глава IX
БЕДНОЕ СЕРДЦЕ
Великий хозяин стыд, так будь человеком и не беги его, если он тебе ведом.
Кодряну рос, как телок, который двух маток сосет. В родительском доме Павел, а у деда с бабкой Пэвэлуц, он нигде и ни от кого не мог научиться сдерживать свои желания, поступать так, чтобы приятно было другим. Его отец, священник, часто жаловался, что старики портят ребенка, но и сам потакал ему, чаще всего, чтобы оправдаться перед самим собой в том, что слишком доверял сына воле деда и бабки.
«Ну что поделаешь, если так его старики испортили!»
Так он и сейчас говорил. Он был недоволен, но не столько своим сыном, сколько тестем и тещей, которые были слишком мягки характером, а если уж говорить всю правду, то и сам он не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы отучить Павла от дурных привычек. За это браться надо было бы куда раньше, а теперь было слишком поздно.
Но на этом свете и для Пэвэлуцева нрава была управа.
Протопоп, хотя и считался бутеньским протопопом, проживал не в Бутень, а в родном селе, где у него был дом и прекрасное хозяйство, с которым он бы не расстался за все блага своего чина.
В это село и нужно было отправляться, если было какое-нибудь дело к протопопу.
— Я предлагаю, — заявил Георге Балтэ, — как-нибудь собраться да съездить к протопопу, чтобы посмотреть, что там и как.
Георге Балтэ был присяжным в Бутень и человеком весьма солидным, так что, если он что-либо предлагал, на это были основания.
— Ну уж! — отвечал Иовицэ Борлеу. — Это чересчур, я так думаю. Ведь все мы люди и понятия должны иметь одинаковые.
— То ли брито, то ли стрижено! — прервал его Георге, произнося слова тихо, но отчетливо.
— Брито или стрижено — это мы узнаем, — продолжал Иовицэ. — Но не очень-то удобно вдруг ни с того ни с сего заявиться к человеку в дом.
— А почему я именно с тобой и заговорил? — спросил Георге. — Ты церковный ктитор, и у тебя всегда найдется о чем потолковать с протопопом.
— Что правда, то правда!
— А потом мы поглядим, как там и что, — продолжал Георге. — Главное: оказаться там вместе, а потом уж моя забота: гляди человеку в глаза, примечай, как он приглашает сесть, как расспрашивает про домашних, и слов не надо, чтобы все понять, когда есть голова на плечах, а если ее нет, значит, не твоего ума это дело и сиди себе тихо.
Так они и сделали.
Оба оделись по-праздничному, Георге отобрал двух откормленных индюков, а Иовицэ положил на дно тележки бочонок со сливовой водкой, но такой, какая только у него одного и делалась, и отправился к протопопу за разрешением на постройку вокруг кладбища дощатого забора.
Протопоп приветливо встречал людей в своем доме, однако если они были не из Бутень. Это сразу же почувствовал Георге, стоило только ему встретиться глазами с хозяином дома и особенно с хозяйкой, которая, будь на то ее воля, дала бы разрешение даже на каменную степу вокруг кладбища, лишь бы они поскорее отправились восвояси.
Уж больно солидными и сдержанными на слова казались эти люди, словно не в тележке прикатили, а в карете.
Они бы особенно и не мешкали и уехали вскоре, не окажись здесь внука протопопа.
Пэвэлуц был собственной своей персоной и сидел как на иголках.
Георге никак не мог сдержаться, когда увидел его, а посмотрев ему в глаза, понял, что парень чувствует себя не в своей тарелке.
— А когда же мы увидим тебя у нас? — спросил он Пэвэлуца. — Давненько ты у нас не бывал, а люди по воскресеньям все поглядывают на клирос, думая тебя увидать.
Пэвэлуц был, как говорится в здешних местах, белобрысый и с такой тонкой кожей, что, когда краснел, ему делалось очень плохо, чего он стыдился.
— Я приеду, — отвечал Пэвэлуц. — Уж так случилось, что до сих пор я не мог приехать, но я обязательно приеду.