Но Кодряну стиснул зубы и позвонил.
— Что вам угодно? — спросила старая монахиня, высокая и худая, приоткрывая ворота.
— Не мог бы я, прошу прощения за беспокойство, поговорить с барышней Персидой Бырзовану? — спросил он.
— Сейчас это невозможно, сударь, — отвечала монахиня. — К тому же я не знаю, кем вы будете.
Он вынул из своего бумажника визитную карточку и протянул ей.
— Передайте, пожалуйста, барышне, — добавил он, — что я прошу ответить, возможна ли и когда возможно увидеться с ней.
Монахиня предложила ему присесть на скамью и подождать, а сама заперла ворота.
Персида была на кухне.
Когда она пришла в монастырь, у нее и в мыслях не было оставаться здесь. Но при виде матери Аеджидии, которая заготовляла на зиму компоты, нельзя было не надеть фартука и не помочь ей. Когда же вечером зашла речь о возвращении домой, Персиде не захотелось возвращаться: так хорошо ей было в Монастыре, где она выросла, где все словно бы улыбалось ей и придавало уверенности в себе.
Персида всегда любила мать Аеджидию, только не отдавала себе в этом отчета, а вот теперь ей хотелось сесть у ее ног и целовать ей руки. Все было не так, как раньше, и весь монастырь словно озарялся светом, когда они встречались взглядами.
«Истинное чудо!» — так шептала про себя мать Аеджидия. Укротилась детская необузданность и дикий нрав; ее девочка была сдержанной, послушной и ласковой, не женщина, а просто сокровище. Поэтому она не могла обращаться с Персидой так, как бывало раньше, Персида же чувствовала, как возвышается она в собственных мыслях, видя, что с ней обходятся словно с сестрой или подругой.
В субботу вечером обе они не спали до полуночи в говорили обо всем, кроме одного. А зачем говорить еще и об этом? Персида знала образ мыслей матери Аеджидии и сама здесь, среди монастырских стен, под взглядом монахини, не могла мыслить иначе. Само собой было понятно, что нет ничего превыше желания родителей, особенно если они, как Мара, живут только ради своих детей. И все-таки Персида вздрогнула от испуга, когда прочла имя Павла Кодряну.
— Что это такое? — сурово спросила мать Аеджидия, чем напомнила былые времена.
Персида протянула ей визитную карточку:
— Он окончил духовную семинарию, я познакомилась с ним в Араде.
— А ты знаешь…
— Я должна увидеться с ним, — прервала монахиню Персида, — а то мама будет недовольна.
Щеки монахини покраснели. На ее голову как будто обрушилась крыша. Страстная мысль! Еще одна потерянная душа! Самая любимая из ее воспитанниц тоже уходит, чтобы провести жизнь среди человеческого греха… Однако со смиренной ласковостью она разрешила:
— Иди, дочь моя! Если это желание твоей матери, то ты должна повидаться с ним сейчас же.
Персида развязала фартук, поцеловала руку матери Аеджидии и удалилась. Держа фартук в левой руке, чтобы повесить его на место, она направилась в зал ожидания.
Персида шла нерешительно — все это было так неожиданно и ей хотелось оттянуть время и подумать.
«Нет! — решила она про себя и подняла голову. — Погляжу, что ему надо».
У двери в зал ожидания она остановилась и вновь задумалась.
— Прошу тебя, оставь нас одних, — попросила она, оборачиваясь к монахине, которая сопровождала ее и обязана была находиться в зале, когда Персида будет разговаривать с молодым человеком.
Монахиня смиренно потупилась.
— Этого я не могу! — ответила она. — Ты же прекрасно знаешь, что этого я не могу сделать, не приняв греха на душу, а за этим последует и наказание, и это ты тоже знаешь.
Персида схватила ее за руку и посмотрела пристально в глаза.
— Прошу тебя, перенеси наказание, за это господь бог простит тебе другие грехи. Очень прошу, — повторила Персида, — ведь мы не сможем поговорить откровенно, если не будем одни!
Монахиня еще более смиренно склонила голову и сделала знак, что удаляется.
Кодряну вздрогнул и вскочил на ноги, когда Персида бодро переступила порог.
— Ты очень удивилась? — спросил он, шагнув к Персиде навстречу.
— Нет, — ответила она, протягивая ему руку. — Увидев твою карточку, я тут же решила, что ты был у моей мамы и она послала тебя сюда.
— Я ее не видел, — пробормотал он. — Правда, я ее искал, но не нашел ни дома, ни на мосту. Но вчера вечером я узнал, что ты здесь, и вот — пришел.
— Так! — проговорила Персида явно облегченно. — Значит, с мамой ты не говорил!
— Еще нет!
Персида пригласила Павла присесть, села и сама. Некоторое время они молчали, чувствуя себя стесненно: он не знал, как начать разговор, она ждала, желая услышать, что ему нужно.