— Откуда ты знаешь?
— Сама вижу!
Так думала дочка Мары, но на деле все было не совсем так.
Нацл, правда, не побежал вслед за ней ни в церковь, ни в Радну, но гора с горой не сходятся, а человек с человеком — да; особенно осенью, когда собирают виноград.
Вверх от Радны по длинному ряду холмов раскинулись знаменитые арадские виноградники. На расстоянии целого дня пути до самого Мэдерата у самого подножья холмов село лепилось к селу, а по виноградникам было нарыто столько винных погребов, что никто даже и не пытался их сосчитать.
Что происходит в начале октября во время сбора винограда, это может знать только тот, кто все видел собственными глазами.
Если вечером идти в сторону Арада ровной долиной, перед тобой словно поднимается другое небо: на черном фоне сияет россыпь бесчисленных звезд, это горят костры у винных погребов, на межах и луговинах, уже скошенных и превращенных в выгоны. Время от времени слышится раскатистый ружейный выстрел, то здесь, то там взлетает в небо ракета, и все это заставляет чувствовать, что вокруг, и по холмам, и в долинах, находятся люди, очень много людей.
Неделю за неделей с холмов и из долин сюда непрерывно стекается народ: одни идут, чтобы поработать, другие — чтобы провести несколько приятных дней, все веселые и радостные.
Один раз в году бывает сбор винограда, и было бы грешно в это незабвенное время спать по ночам, когда эти ночи так тихи и прохладны, а луна никогда и нигде не льет так щедро своих лучей, чем в это время, и кажется, что они стекают по склонам холмов в широкую, словно море, долину.
Здесь флуер, там волынка, чуть дальше гитара и скрипка, гармоника и еще один маленький оркестр, отовсюду слышны то ружейный выстрел, то шипение ракеты, а то и просто радостный вопль, сопровождающий каждое ведро, выливаемое в бочку, и все рассказывают друг другу истории, играют, танцуют, веселятся в озорной суете.
Можно было, не евши, не пивши, отшагать два дня ради такого веселья, а Нацл был и вовсе под боком, в Липове. Как тут сидеть на месте, когда у них у самих есть виноградничек в Пэулишь и сбор винограда пришел и к ним в дом?
В понедельник утром Нацлу стало известно, что Персида не вернулась в монастырь, и он не сомневался, что она осталась дома тоже из-за сбора винограда.
Остальное уже шло само собой.
Во время сбора винограда отправляешься с вечера с приятелем наудачу, куда глаза глядят, перебираешься от одного винного погребка к другому, и только милосердный бог знает, с кем и где ты в конце концов окажешься на рассвете, потому что, куда бы ты ни пошел, люди всюду рады гостям и полны хлебосольства; куда бы ты ни забрел, либо наткнешься на старых друзей, либо обретешь новых.
В понедельник после полудня Нацл уже знал, что и Мара с детьми отправилась на свой виноградник, примерно в получасе ходьбы в сторону Радны, а ближе к вечеру он вскинул на плечо ружье и бодро, по-козьему, взбежал на вершину холма, откуда мог увидеть, когда и в какую сторону направляется дочка Мары.
Он увидел ее и, о боже, чего бы не дал, если бы и она заметила, что это он стоит на холме!
Нацл разом разрядил оба ствола, но стоял он высоко на холме и звук выстрела, отнесенный ветром, прозвучал впустую.
Однако Персида и Мара, находившиеся возле погреба, крытого камышом, обернулись в сторону холма.
До вершины холма было очень далеко, но несмотря на то, что стрелка едва можно было различить, Персида узнала его и в знак того, что узнала, подняла руку.
— Кто это там? — спросила Мара, удивляясь, что дочка обнаружила знакомого.
Персида с улыбкой взглянула на мать. Она знала, что мать в ссоре с Хубэром, но сейчас был сбор винограда.
— Кто там может быть? — ответила она. — Конечно, сумасшедший Нацл!
Некоторое время Мара стояла как остолбенелая. Нацл? Опять Нацл? Ей вроде хотелось рассердиться и вроде бы не хотелось. Да что там! Ведь мать тоже женщина и было бы последним делом, если бы она гневалась, замечая, что ее дочка на уме у парней!
— Воистину безумец! — подтвердила Мара, глядя на дочь прищуренными глазами.
— Все прошло, мама, — сказала Персида, догадываясь, о чем думает мать, — и у него все пройдет, когда он увидит, что и как.
Мара была счастливейшей из матерей: не сами слова Персиды, а то, как она их произнесла, убедили ее, что дочь ее самая умная из всех дочерей на свете.
— Вот увидишь, — сказала Мара, — что этот безумец проторчит на холме до самой полуночи.
Этого боялась и Персида.
Но обе они ошиблись.
Нацл действительно выстрелил из ружья для того, чтобы Персида обратила на него внимание. Когда он заметил, что Персида посмотрела в его сторону и махнула рукой и что Мара тоже посмотрела, он уже знал, что они разговаривают о нем и что добрым этот разговор быть не может, — и ему стало стыдно.